– Хм… – Мюллер задумчиво покрутил чашку, стоявшую перед ним на столе.

Все это происходило в том самом ресторанчике, сразу после ухода Витцке, которого люди Риекко отвезли в гостиницу.

– То есть, целью убийцы был не я? Он хотел отомстить Алексею?

– Да, господин оберштурмбаннфюрер. Он тоже чекист. Воспитывал Витцке последние полгода, когда тот учился в секретной школе. Так можно сказать. Наведывался каждую неделю, следил за его успехами. Побег Витцке он принял близко к сердцу. Расценил предательством не только перед партией, но и лично перед ним.

Эско говорил уверено, чётко, глядя Мюллеру прямо в его блеклые рыбьи глаза. Начальник сыскной полиции знал, что Алексей уже рассказал эту версию немцу. Они ее вместе придумали, Эско и русский перебежчик, чтоб оправдать желание Риекки поехать в Берлин.

В общем, оберштурмбаннфюрер согласился, что присутствие начальника сыскной полиции в данном случае имеет смысл и его цели вполне понятны. Особенно на фоне случившегося скандала с военной разведкой.

Кстати, военная разведка… Это второй пункт, по которому у Витцке не должно быть плохого настроения. Господин Риекки искренне был благодарен русскому за Осмо Куусари.

Когда Алексея появился в растрёпанном виде в гостинице и потребовал срочно доложить начальнику сыскной полиции о случившемся, началась суета. Благо, сам Риекки, ожидая итога от Витцке, находился неподалёку. Правда, итог должен был касаться Клячина, но то, что вышло по факту, тоже имело большое значение.

Люди Риекки сразу же отправились на указанное русским место и действительно нашли там Куусари, валявшегося в отключке. Дальше уже постарался сам Эско. Военной разведке пришлось туго. Они были вынуждены не только принести извинения за поступок полковника в отставке, но и наказать его друзей, с которыми тот задумал подвести Эско под монастырь. Естественно, главное действующее лицо осталось снова в тени, но с ним Риекки разберётся по возвращению.

– Ну что? Идём? – Алексей, не обращая внимания на задумчивое состояние начальника сыскной полиции, легонько толкнул его в бок, затем перекинул чемодан в другую руку и направился к самолету.

Эско несколько секунд смотрел в спину Витцке. Отчего-то господину Риекки сильно в эту минуту хотелось развернуться и пойти совершенно в другую сторону.

Однако он собрал волю в кулак и двинулся вслед за русским. Чертов сон упорно не отпускал начальника сыскной полиции Финляндии. А вместе с воспоминаниями о сне не отпускало и состояние холодного липкого предчувствия, возившегося внутри.

Ненавижу местные самолёты. Это не средство передвижения, это какой-то особый вид пытки.

Впервые мне выпала сомнительная честь вкусить все “прелести” полёта образца 1939 года в компании Панасыча. Имею в виду, мне – Алексею Реутову. Выдающееся событие произошло, когда мы с Шипко отправились в коммуну, где дед провел первый год своего сиротства. Но там возникла крайняя необходимость. Время поджимало, переместиться из Подмосковья под Харьков нужно было срочно. А тетрадочка, спрятанная в коммуне настоящим Алёшей, имела слишком большое значение.

Я вообще летел в трясущемся самолете рядом с Панасычем, проклинал все на свете и практически на сто процентов был уверен, что мы ее не найдем. Однако, спасибо учителю словесности. Он сохранил Алешин дневник.

Кстати, про тетрадочку. Естественно, берег ее, как зеницу ока. Тот факт, что я пока не вижу подсказок, ведущих к архиву, не говорит о том, что их там нет.

Когда фины обыскивали мой вещмешок, дневник деда, естественно, нашли. Он не показался им интересным. Сразу было понятно, записи, как и различные рисунки, сделаны детской рукой. В ответ на их удивленно вытянувшиеся физиономии я невозмутимо заявил, что питаю слабость к предметам, оставшимся на память о родителях. Теперь столь важная в будущих поисках вещь лежала на дне чемодана, прикрытая костюмами и нижним бельем.