Две другие составные части по статье 11 УПК не буду здесь выносить на обсуждение из-за их малозначимости в канве гарантии «охрана прав и свобод». Сама же гарантия в этой норме дана в крайне усечённом виде. Охрана включает в себя более объёмный защитный механизм со множеством важнецких шестерёнок-валиков, с комплектом принципов, вмещая не только судопроизводство в целом, но все конституционные атрибуты этого монстра: состязательность, равноправие, государственная и судебная защита, верховенство закона и права и прочие прелести.

Постулат «Мой дом – моя крепость» не приемлем к российским условиям. Власть не признаёт крепости в хижинах и норах славянских племён. Овчарни строены с их позволения, воспринимаются как мини-тюрьмы, а вся внутренняя территория скотьих загонов остаётся доступной для полного контроля.

Между тем, «крепость» пониматься должна не только твёрдостью и неприступностью границ домовладения, но и прочностью законодательной защиты, оборонительной мощью жителя. В России защита предусмотрена, но в полужидком состоянии нормативных установок, а на практике оказывается и вовсе призрачной. Вплоть до того, что вломятся без стука, детишек обидят, домового снасильничают, пирожки покрошат, в фикус написают. И речь не о бандосах-беспредельщиках, не о домушниках, а о мусорах наших родненьких.

Человек по природе своей, как и иная прочая зверушка, стремиться обладать и оградиться собственным жизненным пространством. Государство, в лице ментовских его представителей, такие желание и право гласно понимает и якобы признаёт. Наравне с лично-физической неприкосновенностью, защита предоставляется на словах и жилищу человека – тому гнездовищу людской особи, что является его телесно-духовным пристанищем, где он может ощущать свободу от внимания и жизнедеятельности других организмов.

Понятие «жилище» по данной гарантии должно восприниматься в наиболее широком значении. Жильё моё – то место в пределах обозримых границ, где я проживаю постоянно или временно, но на данный момент – преимущественно, которым я пользуюсь именно с целью проживания личного, своей семьи и прочих, близких мне существ. То есть жилищем можно и нужно считать любое ограниченное строение и жилыми помещениями в нём: дом, квартира, комната, шалаш в лесу, нора в сугробе, кабина трактора на свалке, «Диогенова» бочка и прочее. Жилище должно иметь все зримые признаки такового, как внешне (стены, крыша, проёмы окон да дверей, отгороженная территория, недвижимая привязка к местности, словестно-символическая атрибутика), так и внутренние (коммунально-бытовые, «ночлег-очаг»). Такие признаки должны позволять любому здравому (а кто из нас такой?), постороннему человеку понимать, что в этом месте живут или должны бы жить люди. Я захожу в подвальное помещение дома и обнаруживаю пристанище «синих львов»: лежаки из тряпья, примитивная мебель, носочки, мисочку и прочую утварь тварей тех. Я понимаю, что здесь всё же живут, какие ни есть, а люди, и место это – их жилище, вот такое вот жильё. Другим значимым, но не обязательным признаком жилья является его запираемость, закрытость от общего проникновения, когда и сами жильцы принимают разумные меры по охране интимного пространства и имущества, обеспечивают неприкосновенность обители своей для посторонних и не званных.

Государство, как истинный поработитель своего народа (от имени этого народа), стремиться контролировать всё и всякого, в том числе и во внутрижилищных пространствах. Гражданским и жилищным законодательством определены формы правообладания жильём (собственность, владение, пользование), основания этого (регистрация, наём, приобретение), а также, наряду с Примечаниями к статье 139 УК РФ, разъясняется само понятие «жильё, жилище». Для возведения, а иногда и уничтожения жилья государством придумана «разрешительная» система правил и порядка. То есть, для постройки, размежевания, обособления, сноса, целевого использования и прочих манипуляций необходимо проходить через учеты, регистрации, получать дозволения и уведомлять всяческие госорганы власти.