Вокруг Мити постоянно вертелись стажеры: он научил работать десятки молодых журналистов. Они бегали Мите за кофе, внимали ему с овечьей покорностью. А теперь все как один трудоустроились в зарубежных редакциях. Работали в Амстердаме и Праге. На худой конец, в Вильнюсе, Риге. А их гуру Митя сидит в грузинской деревне и за деньги расточает комплименты пенисам незнакомых мужчин. Его работа – разводить этих наивных парней на мелкие траты. На покупку так называемого допконтента. Никаких накоплений, никаких перспектив – и Мите еще предлагали считать, что он хорошо устроился.

За обедом Митя слегка напивался. Он заказывал аперитив, шот чачи, но официантка всегда приносила сто граммов. Пить их не хотелось, но Митя пил. Его развозило, а потом начинало подташнивать. Обычный обед – грузинский салат с тертым грецким орехом и горшочек лобио: бурлящее темное варево, ведьмовской котел. Он глядел в горшочек с легким испугом, как будто боясь и надеясь узреть в нем ближайшее будущее.

Обида охватывала его как по часам, в одно и то же время, перед обедом – явная связь между предвкушением пищи и горькими размышлениями. Хотя обычно кафе было пустым, иногда Митя заставал пожилого мужчину с усами, который ему кого-то смутно напоминал. Этот дед медленно выпивал кружку пива и, отерев губы, уходил, ни слова не говоря. Вид у него был слишком целеустремленный для человека, пьющего пиво в разгар рабочего дня.

После обеда Митя снова шел к берегу. Сидел на скамейке и изучал волны. В руке у него был эклер или мороженое, иногда шоколадка «Пикник». В эти минуты он проживал болезненные сцены из прошлого или возможные (но столь же болезненные) сцены из будущего. Вел заочные разговоры с гражданской женой Олей, экс-начальником, мамой и папой. Собеседники все как один призывали его к осторожности, конформизму, игнорированию реальности. Митя же призывал их посмотреть правде в глаза: старый мир уничтожен и в этом отчасти виновны и мы. Сколько можно юлить, притворяться, жить, как будто ничего не случилось!

В этот раз Митю заметили двое соседей – крепкие парни с обнаженными торсами. Они держали намокшие футболки в руках. Это были Ренат и Дима. Они шли с площадки для воркаута, где полтора часа упражнялись в полном молчании в компании таких же молчаливых грузин.

– Смотри, какая величественная картина, – Дима кивнул в сторону Мити. – Что-то из немецких романтиков. «Странник над морем тумана».

– «Один против ветра».

– «Последний эмо в России».

Митя смотрел на соседей покорным печальным взглядом. Сгорбленный, с остатками абрикосового мороженого на губах.

– Люди устроены очень просто, Митя. – Ренат встал так, чтобы его пах оказался в метре от лица Мити, на одном уровне. – Поднятие тяжелых предметов и кардио. Отжимания и приседания. Планка и берпи. Бег по утрам. Это буквально все, что нужно для счастья.

Мимо вразвалку прошел полный грузинский мужчина в приспущенной до локтей куртке. Дима проводил его долгим взглядом.

– Интересное наблюдение, – начал он. «Интересное наблюдение», «Интересный факт», «Очень смешная история» – с такого рода ремарок начинались многие его рассуждения. – Я бегаю почти каждый день и ни разу не видел ни одного бегуна-грузина. Наверное, у них это просто не принято. Я имею в виду кавказцев. Бег – это как бы ниже достоинства. Джигит не бежит. Он наступает. Ну или отступает, но неторопливо, с достоинством.

– Отрицательно наступает, – добавил Ренат.

– При этом грузины любят ходить просто так, вразвалочку, приспустив куртку. Ритмично вдыхать и выдыхать воздух, смотреть на воду и на деревья. Грузины не так глупы. Они понимают: мужчина должен двигаться, вдыхать и выдыхать воздух с усилием, он должен смотреть на воду и на деревья. Если не делать этого регулярно, в голове возникают странные мысли. И они начинают бродить. И бродят, пока не дозреют до чего-нибудь жуткого. Например, однажды проснешься посреди ночи и решишь, что пора сходить с кухонным ножом в парк.