Мальчик ухмыльнулся.

Снаружи уже припекало. Половина девятого, а температура поднялась выше тридцати. Лоуэлл не отличался большой любовью к жаре – в том числе и поэтому ему так нравилась работа в прохладном супермаркете. Но чертовски здорово было отдыхать в таком месте, где можно спокойно поплавать и ранним утром, и поздним вечером! Воздух был влажным, гораздо более влажным, чем вчера. По мокрым дорожкам и листве Лоуэлл догадался, что ночью все-таки пролился обещанный дождь. Несмотря на это, небо уже очистилось. Глядя в безоблачную, радужную синеву, он почти забыл ночные передряги.

Трусики.

Почти.

Он подумал о Блоджетте, из-за которого пришлось вспомнить о мистере Маке. Одной из причин, почему они отправились в отпуск сейчас, в конце июня, было его желание создать убедительный повод – по крайней мере, для себя, – чтобы не ходить на встречу выпускников. Но с тех самых пор, как они приехали, его то и дело одолевали приступы ностальгии, и Лоуэлл не мог понять почему. Он никогда не относил себя к числу тех обуреваемых эмоциями людей, которые в зрелые годы начинают вдруг тосковать по былым временам и подростковой жизни. Однако Турман не мог отрицать того обстоятельства, что в последнее время стал чаще вспоминать собственное прошлое. Даже теперь перед его мысленным взором по раскаленной солнцем стоянке бежал, обжигая босые ноги, малолетний панк и вопил: «Срань-срань-срань!..» Он подумал о некоторых из своих школьных друзей и понял вдруг, что не в силах представить, какими они стали сейчас. Они остались в его памяти беззаботными и безответственными юнцами. И конечно, они не устояли под напором жизненных обстоятельств и стали законопослушными гражданами – все до одного. Но Лоуэлл не мог этого представить и надеялся, что ничего такого не происходило. Тоби, Русс, Карлос из средней школы, Денис и Лу из колледжа – он по-прежнему представлял их играющими в сокс в парке и гуляющими на вечеринках ночи напролет. Грустно было думать, что они теперь лысели в строгих костюмах и задыхались в крысиных бегах. Турман куда охотнее представлял их бездельниками или вечными студентами, не желающими взрослеть и стареть, живущими на задворках общества, в съемных квартирках, заваленных дисками и завешанных постерами.

В некотором смысле он даже рад был, что не стал поддерживать с ними связь.

И разумеется, был рад, что не попал на эту встречу.

А что насчет него? Кем он сам стал? Что они подумали бы про него?

Этих вопросов Турману не хотелось касаться слишком близко.

В закрытом бассейне было пусто. Лоуэлл ожидал увидеть, как десяток-другой мужланов или просто помешанных на здоровье гостей вспахивают воду, но не обнаружил там вообще никого. Пол вокруг оставался сухим, а полотенца лежали на тележке, аккуратно сложенные. Пересекая тренажерный зал, Турман и там никого не встретил. Весь комплекс был в его распоряжении. Чудесно. На стене над скамьей висела табличка с правилами, согласно которым каждому пловцу, прежде чем нырять в бассейн, следовало принять душ. Лоуэлл с утра душа не принимал. Он быстро прыгнул в воду и намочил голову, пока кто-нибудь не вошел и не увидел его взъерошенных сухих волос.

Вода оказалась теплой, как в душе, и в ней совсем не чувствовалось запаха хлора, как в большом бассейне. Турман читал где-то, что на самом деле хлор не имел запаха. А характерный «аромат», который всегда ассоциировали с бассейнами и по незнанию считали «чистым», выделялся после контакта хлора с потом, мочой и прочими выделениями. Значит, этот бассейн можно было считать относительно чистым.