Балканский фронт русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
Документ состоял из двух частей, каждая из которых содержала альтернативные выводы из анализа одинаковых факторов военно-политической обстановки.
В первой части записки разобраны доводы противников войны:
1. Россия экономически и финансово к войне не готова, реформы не завершены. «Война в подобных обстоятельствах была бы поистине для нас бедствием».
2. «У нас нет ни одного союзника, на помощь которого мы могли бы безусловно рассчитывать. Австрия ведет двойную, даже тройную игру и с трудом удерживает мадьяр, которые ищут решительного с ней разрыва. Германия покровительствует всем видам Австрии и не решается оказать нам сколько-нибудь энергичную поддержку. Италия же и Франция не могут входить с нами ни в какую интимную связь, пока мы отдалены от них призраком союза трех императоров…
Даже при благоприятных обстоятельствах Россия может оказаться вполне уединенной; при неблагоприятных же она может подвергнуться ударам громадной европейской коалиции».
Казалось бы, что войны следует избежать, что и делала российская дипломатия весь 1876 год, следуя директивам императора Александра II.
Однако, следовало далее в записке, «исход Константинопольской конференции положительно указал, что совокупное материальное воздействие Европы на Турцию немыслимо, что пассивное европейское согласие готово принести судьбу балканских христиан в жертву турецкому варварству, наконец, что Европа из зависти к нам готова поступиться даже собственным достоинством, в полном убеждении, что всякий успех, всякое возвышение Порты есть прежде всего удар нам, нашей традиционной политике».
Далее следовало однозначное утверждение о невозможности дальнейшего проведения мирной политики по отношению к Турции: «…если разошедшаяся с конференции Европа может теперь же, даже с выгодой для себя, отдаться полному бездействию, то нам подобное бездействие могло быть только гибельно».
Вторая часть обручевской записки наполнена эмоциональным содержанием, больше напоминающим направленный удар воздействия на самолюбие монарха, на пламенный призыв к действиям выступающего перед манифестантами трибунного вождя, чем на холодный, беспристрастный стратегический расчет государственного деятеля:
«Другие государства могут колебаться и медлить при искании решений для турецких недоразумений. Нам же колебаться нельзя: мы связаны и перед Россией, и перед христианами, и перед всей Европой словами Государя Императора, мы выставили на границу мобилизованную, сильную армию, которая в глазах всего мира подняла меч на Защиту нашей чести. Отступиться от слов Государя Императора значило бы то же, что отступиться от русской истории, поколебать уверенность русского народа в самого себя и в руководящий им принцип. Вера в святость слова Царя не должна ничем помрачиться…Подобный роспуск армии, без всяких достигнутых результатов, почти соответствовал бы… проигранной Крымской кампании…».
Отдельные позиции записки вообще нельзя оценивать иначе как прямое подталкивание самодержца к принятию нужного военному министру Милютину решения: «Нам нужен мир, но мир не во что бы то ни стало, а мир почетный, хотя бы его и пришлось добывать войной».
Аргументы в пользу вступления России в очередную, какую уже по счету, войну с турками безупречными не выглядели:
1. «…слова Государя Императора порукой, что она встретит опасность с такою же неустрашимостью и готовностью ко всем пожертвованиям, с какими уже 1000 лет отзывалась на все вызовы, затрагивающие ее честь и достоинство»;
2. «Как ни страшна война, но теперь есть еще шансы привести ее довольно скоро к желаемому результату. Армия наша готова, так устроена, как никогда»;