Другой завод столь же регулярно тренировал барабанные перепонки внезапно возникающим из ниоткуда рёвом моторов, тужащихся на испытательных стендах. Рёвом мощным и надсадным, подобно скрежету-визгу бормашины в больном зубе. К счастью, грохот этот никогда слишком продолжительным не был, зато почти всегда заставлял звенеть на кухнях стеклянную посуду и дребезжал стёклами окон.

Третий завод «озонировал» какой-то неорганической химией и вечно полоскал на небосводе зловещий хвост ядовито-рыжего дыма. К счастью, завод этот стоял на отшибе, и последствия его жизнедеятельности были не столь заметны для серпчан, хотя, что такое «лисий хвост» и где его искать, все знали с младых ногтей.

Были в Серпске и другие промышленные гиганты, которые тоже «радовали» окрестных жителей светозвуковыми эффектами, а также соответствующими запахами, но все они были расположены дальше от Генкиного дома. Но и без них гудело и воняло окрест столь часто, что среди дворовой ребятни сложились и крепли целые легенды о жутких взрывах, разрушительных пожарах, самопроизвольно взлетающих прямо со стендов моторах и прочей зловещей фантастической ерунде, которую так ценят мальчишки в возрасте от пяти до четырнадцати лет. Обо всём этом рассказывалось взахлёб, искусственно пониженным голосом, глаза рассказчика при этом пылали ярче самого пожара.

Жизнь в Генкином микрорайоне была тусклой. Хотя сам микрорайон по тем временам считался едва ли не самым современным во всём Серпске – ещё бы, ни одного древнего деревянного дома, коих в избытке даже в центре города, ни одного здания с коммуналками, все дома построены в пределах десятилетки. И среди этих домов – небывалое дело! – есть даже несколько девятиэтажек с настоящими лифтами. Тем не менее, развлечений для детворы – почти никаких. Вывалят раз в лето в один из дворов кучу песка, причём, почему-то всегда мимо песочницы, и всё, выкручивайтесь, пацанята, как можете. И пацанята выкручивались – обследовали и обжили все подвалы и чердаки, облазали все пожарные лестницы. Зимой в сугробах рыли «штабы», где непонятно зачем сидели до посинения. Летом столь же регулярно устраивали в ветвях деревьев площадки и торчали там дни напролёт. Разумеется, когда не были заняты исследованиями и освоениями подвалов, чердаков, крыш и гаражей, к неудовольствию их владельцев. В общем, жизнь детворы проходила на улице.

В шестом классе Генка впервые влюбился. Объектом его нежных чувств стала одноклассница, созревшая раньше остальных девочек класса. Конечно, о том, что причиной его влюблённости стало именно раннее созревание, Генка так никогда и не догадался. Альбина, как звали Генкину любовь, выделялась на фоне остальных девчонок словно первый распустившийся цветок в царстве бутонов. По школьным узким коридорам она не неслась со всех ног, громко топая, как остальные шестиклассницы и прочая мелочь, а шествовала плавными движениями, покачивая оформившимися бёдрами. Если у остальных девчонок икры и бёдра были одной толщины, соединённые как шарнирами бомбошистыми коленками, то Альбина уже имела ножки-рюмочки: где надо потолще, где надо – потоньше. И пусть она часто забывалась и вела себя бесполо, в ней всё отчётливее угадывалась какая-то тайна. И именно эта тайна влекла к ней Генку будто лампочка ночного мотылька.

Каждый урок, вместо того чтобы сосредоточиться на занятиях, Генка украдкой разглядывал Альбину, слушал звучание её голосочка и вдыхал её запах. Девочка сидела через ряд чуть наискосок от него, поэтому при желании он легко мог увидеть часть её профиля и выразительную, немного сутулую спину. Спина эта тоже поражала его воображение – она была настоящей женской. Точнее, спиной молодой созревшей девушки, со всеми её правильными взрослыми пропорциями, всеми нужными впадинками и выпуклостями. Как не похожа была Альбинина спина на спину её соседки Ленки Сухоруковой! У Ленки спина – как спинка стула, который на одной ножке и колёсиках – вертлявая и плоская. Какую бы позу ни приняла Ленка, ничего кроме скуки или желания треснуть по ней учебником, эта спина не вызывала. То ли дело спина Альбины! На неё Генка мог пялиться часами.