Он даже наклонился, чтобы Брукве было удобнее пнуть его попу, но Бруква даже не шевельнулся.

– Ну, мир? – Генка протянул Брукве замирительный мизинец. Так мирились у них во дворе – сцеплялись мизинцами, некоторое время раскачивали руки, а потом разрывали соединение, закрепляя вновь созданный союз.

Бруква глянул мокрым глазом, шмыгнул носом, отвернул голову, но всё же протянул Генке влажный мизинец. Генка с жаром потряс его своим мизинцем, расцепил захват и бухнулся рядом с Бруквой:

– А как надо придумывать, не придумывая? – после тщательно выверенной паузы поинтересовался он.

– Ну-у-у, у меня в голове вдруг появилось слово, и я понял – это и есть ключ-слово, – туманно пояснил Бруква.

– Когда появилось? – Генка даже чуть привстал от интереса.

– Когда бабушка в тот раз от меня ушла, – промямлил Бруква, которому, похоже, было очень стыдно, – я… Понимаешь… Я проснулся среди ночи… В общем, в туалет захотел, стал вставать с кровати, а она мокрая.

Голос Бруквы скатился до почти неразборчивого шёпота, лицо налилось краснотой:

– Ты только не говори никому, ладно? – попросил он, мазнув лицо Генки смущённым взглядом.

– Никому не скажу! – поклялся Генка, сразу же забыв не только об этой клятве, но и вообще обо всё на свете. Он предчувствовал – сейчас произойдёт что-то очень важное.

– Я тогда испугался очень, – признался несчастный Брюква, – я же не писаюсь в кровать. Ни разу до этого. Ну, когда большой стал. А тут…

Он вновь затих. Генка усилием воли подавил жгучее желание сказать что-то типа:

– Ну, давай-давай, дальше что!

Он начал мелко трясти правой ногой, чтобы унять нетерпение. Бруква бросил взгляд на его ногу, легонько так вздохнул и произнёс:

– Тогда я загадал. Или попросил, не знаю. В общем, сказал про себя: «пусть кровать завтра утром будет сухой и чистой!» И когда сказал это, понял, что чего-то не хватает. Вот этого ключ-слова. И стал его придумывать. Только оно никак не придумывалось. И, кажется, я заплакал. Мне стало так горько, что я забыл и про мокрую постель, и про ключ-слово. Вообще всё забыл, просто было горько, обидно и уныло. Тут я ключ-слово и услышал.

– Как это, услышал? – не понял Генка.

– Не знаю, как. Будто кто-то его произнёс, хотя было тихо. Я даже не понял, что это и есть ключ-слово, просто проговорил его машинально. А потом на мгновение светло стало. Или это мне тоже показалось, но я уже знал – это оно. Только я тебе его не скажу. Нельзя!

– Почему? – выкрикнул возбуждённый Генка и сам испугался своего крика.

Друзья осторожно осмотрелись по сторонам – к счастью, всё было спокойно. Они придвинулись друг к другу ближе.

– Ну и? – выпалил Генка.

– Лёг я в мокрую постель, зажмурился и сказал ещё раз тихо-тихо «пусть кровать завтра утром будет сухой и чистой!» а потом добавил своё ключ-слово, – Бруква замолчал.

– И чё?

– Чё-чё, – уже привычным, будничным голосом сказал Бруква, – утром проснулся, а постель как новенькая!

– Врёшь! Или тебе приснилось, – не поверил Генка.

– Не веришь, не надо, – Бруква явно не хотел продолжать разговор.

Он поднялся с песочницы и неторопливо побрёл в сторону дома. Генка проводил его взглядом, догонять друга ему не хотелось.

В эту ночь Генка твёрдо решил попробовать получить своё ключ-слово. Забравшись в постель, он зажмурился, стал придумывать разные волшебные словечки, но случайно провалился в сон и проснулся лишь утром. На следующий день история повторилась. На третью ночь Генка щипал себя под одеялом, чтобы не заснуть и вертел на языке разные «волшебные» слова. Но ни одно из них не вызывало какой-то свет и вообще звучало как обычное. Раздосадованный, он уснул.