Я ей не ответил, поскольку в этот момент моя застенчивость внезапно меня покинула, я не опасался быть увиденным, и всё это это благоприятствовало моей отваге. Я тут же бросился на Саби, пытаясь повалить ее на землю, но она меня оттолкнула, тогда я попытался ее обнять, а она отвесила мне хлёсткую пощёчину. Я всё-таки сумел бросить её на траву, и хотя она попыталась подняться, я сумел ей помешать, и крепко сжав руками, стал целовать её грудь. Саби отбивалась, а я стал просовывать свою руку ей под юбку, но тут она закричала, как маленький демон, защищаясь столь яростно, что я уже стал опасаться, что не смогу преодолеть её сопротивление, и поэтому решил применить маленькую хитрость. Я поднялся, и смеясь, сказал, что ошибался!

– Давай, пойдём, – сказал я ей, – Саби, хочу тебе сказать, что я не хотел тебя обидеть, а лишь желал помочь.

– Да, да, – ответила она мне с волнением, по крайней мере, равным моему, – может быть, но вот и весьма кстати к нам идет и наша мать.

– Ах! Саби, – произнес я, тяжело дыша после проигранной битвы, и желая успеть сказать ей как можно больше, – дорогая моя Саби, не буду тебе больше ничего говорить кроме того, что я мечтаю дать тебе всё то, что ты захочешь!

Новый поцелуй был залогом моей речи, но она над всем этим лишь посмеялась. В это время подошла Агата. Я опасался, как бы Саби не заговорила с ней и не рассказала о произошедшей только что между нами борьбе, но сестра промолчала, и мы возвратились все вместе домой, чтобы поужинать, как будто между нами ничего не произошло.

С тех пор как отец Адольф побывал в нашем доме, он предоставил новые доказательства доброты монастыря для так называемого сына Атиса, в результате чего я был с головы до ног одет во всё новое. В действительности, его уважение ко мне в этом деле менее всего напоминало монашеское милосердие, у которого всегда были очень тесные пределы, а более на отцовскую нежность, которая, обычно, им, монахам, не ведома. Добрый отец подобной расточительностью давал повод к жестоким подозрениям и пересудам о законности моего рождения, но наша деревенщина была добра ко мне, и люди, по крайней мере, напоказ, делали вид, что видят только то, что им хотят показать. Впрочем, кто осмелился бы поднять осуждающий и недобрый взгляд на мотив великодушия преподобных отцов. Это были сколь честные, столь и хорошие люди, их обожали в деревне, ведь они приносили пользу людям и ценили честь женщин, а посему весь мир, все жители в окрестностях были довольны. Но давайте вернемся к моей личности, так как у меня намечалось одно выдающееся приключение.

Несколько слов по поводу моей внешности: у меня было шаловливое лицо, которое нравилось абсолютно всем окружающим. Я был достойно сложен – хитрые глаза, длинные черные волосы, ниспадающие прядями мне на плечи, и великолепно оттеняющие цвета моего лица, который, хоть и был немного смуглым, но это был оттенок дорогого золота, а не древесной золы. Подлинное свидетельство участия в моем происхождении честных и очень добродетельных людей, которым я отдаю знак моей благодарности за это.

Саби, как я об этом уже говорил, сделала букет для госпожи Мелдере (это было имя её крестной матери), жены советника мэра Либавы, усадьба которой, больше похожая на замок, находилась рядом с нашей деревней. Госпожа Мелдере присылала к нам за молоком, чтобы восстанавливать крепость своей груди, беспокоившую её после значительного употребления шампанского, ну и… по некоторым другим причинам.

Когда Саби переоделась в свой миленький короткий наряд, сделавший её ещё более любезной для моих глаз, она попросила, чтобы я сопроводил её к крёстной. Мы вместе пошли в замок и нашли госпожу Мелдере в летней квартире, где она принимала воздушные ванны, восседая на тенистой террасе. Вообразите себе даму среднего роста, с коричневыми волосами, белой кожей, некрасивым, в общем-то лицом, на мой, по крайней мере вкус, с красноватыми от чрезмерного употребления шампанского сосудикам, на котором сверкали живые, влюбчивые глаза, а немного ниже располагались поражавшие встречных насмерть одним своим видом прекрасные большие груди, как у самых прекрасных женщин в мире. Так что, вполне естественно, что увидев хозяйку усадьбы, первое, на что я невольно обратил внимание – так это на её волшебные груди. Я уже понял, что моя слабость кроется именно в этих двух магических полушариях! Это – то же самое, как если вы держите в руке что-то волшебное, когда вы… Ах! У каждого из вас свои ощущения от взгляда и ощущения на эту прекраснейшую из всех частей женского тела, и вы понимаете, какими словами я мог бы передать свои, если бы мне позволили вольно изложить на бумаге свои чувства… но, увы, цензура…!