– Элюня, – сказал вечером Витька, когда они сидели у костра, – давай поженимся, а?
– Давай! – легко согласилась Элла. – Но нас не распишут! Мне же только пятнадцать.
– Черт, я когда на тебя смотрю, не верю просто… ты такая… И буфера у тебя как у…
– Не смей так говорить! – оскорбилась вдруг Элла.
– Ладно, прости. Титечки…
– Прекрати!
– Ладно, ты лучше скажи, пойдешь за меня, а? Если скажешь «да», я знаю, как быть, чтобы нас расписали.
– И как?
– Ребеночка заделать!
– Спятил, да?
– Почему? Все продумано. Заделаем ребеночка, как только дадут справку о беременности, пойдем получим разрешение, и ты еще успеешь сделать аборт!
– Аборт? – возмутилась Элла.
– А что такого? Это небольно, говорят, бабам дают веселящий газ – и это кайф! Правда, потом неделю трахаться нельзя… Но как-нибудь потерпим.
– Мудак! – сказала девочка из приличной семьи.
– Думаешь?
– Уверена!
– Значит, не хочешь замуж?
– Замуж хочу, а аборт не хочу! Давай лучше знаешь как сделаем?
– Ну?
– Расскажем бабушке, все ей объясним, и она позволит нам жить вместе, нерасписанными. А когда мне исполнится восемнадцать, распишемся. По-моему, здорово! У нас большая квартира…
– Ага, так твоя бабка меня и пустила, жди! Я ж для нее уголовник!
– Ты не знаешь мою бабушку! И ты еще будешь ей помогать!
– Тесто месить, что ли?
– Нет, будешь отвозить на своем мотоцикле заказы!
– Ага, я в кино видал, как в Нью-Йорке какой-то парень развозил пиццу в коробках. Кстати, ты когда-нибудь ела пиццу?
– Ага. Бабушка делала по заказу одной тетки, у которой муж итальянец.
– А что… Может, ты и права… Попробуй!
– Что? Поговорить с бабушкой?
– Ну да, чем черт не шутит… Она ж у тебя и сама вовсю еще гуляет, должна понять молодежь. Значит, ты согласна? Да?
– Да!
– В таком разе закрой глаза.
– Зачем?
– Кому сказано, закрой глаза.
Она закрыла глаза, но сердце отчего-то тревожно забилось.
– А теперь смотри!
Он протягивал ей раскрытую ладонь, а на ладони лежало кольцо. Золотое, с синим камнем в оправе из меленьких стеклышек.
– Это что?
– Сама, что ли, не видишь? Кольцо. Между прочим, не хухры-мухры, а настоящий сапфир с брюликами.
– Откуда? – помертвела она.
– Думаешь, краденое? – усмехнулся он. – Не боись, это еще прабабки моей. Бери, считай, что обручальное!
– Тебе его мама дала?
– Не, мать вообще не в курсaх! Это прабабка мне завещала.
– Не ври!
– Да не вру я!
– Нет, врешь! Витька, где ты кольцо взял? Хотя я и знать не хочу! Отнеси его туда, где взял, слышишь?
– А ты чего это раскомандовалась?
– Потому что с вором я жить не желаю!
– Да что ты заладила: «вор», «вор»! Если хочешь знать, кольцо мне и вправду прабабка оставила, отцова бабка, она мать мою на дух не переносила, а когда помирать собралась, своей дочке, моей бабке, сказала: пусть кольцо фамильное Витьке достанется, чтоб он своей невесте подарил. А ты: «вор», «вор»! Если б я кольцо украл, я б его заныкал, а не стал бы тебе дарить, или бы продал Вадьке-часовщику.
– А Вадька что, краденое скупает?
– А ты думала?
– Витечка, ты не врешь? – нежно проворковала Элла, которой смертельно хотелось поверить, что кольцо с сапфиром и брюликами – семейная реликвия.
– Ох, ты меня достала! – Он завалил ее на песок и стал целовать. Это было куда убедительнее любых клятв.
МОСКВА
Элла приехала к австрийскому посольству, готовая стоять в долгой, нервной очереди, но, к ее удивлению, народу было совсем немного, в дверях выдавали анкеты и стояли лавочки и стол, где можно было эти анкеты заполнить. А внутри веселый седой ветеран то ли войны, то ли компетентных органов с прибаутками просматривал документы, откладывая в сторонку то, что не нужно.