У парней – Борко и Милована рубахи яркие, алые. Прозор улыбнулся, глядя на них. «Эк дурни молодые! Вбили себе в башку, что для княжьих дружинников нет ничего лучше, чем яркий приметный цвет. Мол, в бою, коль ранят, так кровь незаметна станет, – значит, и силой не ослабнут. Бой-то – бой, а вот попадутся на глаза лосю, иль туру, иль беру, так пожалеют, что смотрятся диковинными заморскими птицами, кои умеют людские слова повторять. А вот княжич молодец – нет ничего для леса лучше, чем цвет зелени. И уследить, как меж деревьев крадешься сложно, и мошка кусачая зеленый цвет не очень привечает…»

То, что лесные злыдни – комары, и лезущая в глаза назойливая мошка не жалуют зеленый цвет, Прозор давно подметил. И по его совету для княжича Добромила рубахи шили именно из такого полотна. Если же еще её проварить в особых травах и ромашке, так вообще ни одна кусачая тварь и близко не подлетит. Какие для этого нужны травы ему подсказала подружка детства – Белана.

Любомысл же надел простую выбеленую рубаху – она от летнего жара хорошо помогает. Ночное единообразие, когда на всех надеты черные плащи, исчезло. Пусть дружинный наряд и доспехи покоятся в чересседельных сумах. Они в лесу, ни к чему громыхать железом. Станет прохладно, тогда и достанут дружинные плащи. Венды ощутили себя теми, кем были от рождения: охотниками.

Прозор размотал руку Борко. Осмотрев ее с Любомыслом, они убедились, что рана неопасна. Опухоль спала. Через пару недель все пройдет. Переложив свежим мхом, вновь затянули руку в лубок. Можно двигаться дальше. Нужно пробираться к волхву Хранибору.

Какое-то время путники, вслушивались в звуки проснувшегося леса и ехали молча.

Затем Добромил продолжил прерванный разговор о состоящих на княжеской службе вестфолдингах. Ему хотелось хоть чем-то утешить Прозора.

– Батюшка обещал Витольду и его дружине, что у него десять лет прослужат. Он князь, и не может своего слова нарушить. Вы же понимаете? Иначе нехорошая молва пойдет.

– Понимаем, – насупился Прозор. – Чего ж тут непонятного? Сколько ж еще им под нашим небом ходить осталось?

Княжич пожал плечами – он не знал. Любомысл, подняв глаза к небу, стал что-то высчитывать, морща лоб и беззвучно шевеля губами. Закончив вычисления, старик с торжеством воскликнул:

– Не больше года, парни! Можете порадоваться, – Витольд в Виннете девять лет отслужил. А он с дружиной на десять нанимался. Я это точно знаю – при мне найм происходил.

Прозор тяжело вздохнул. Жаль, что он не князь Молнезар. Уж у него-то эти викинги на службе не задержались бы. Ни дня, ни полдня, ни часу! Уж он-то не посмотрел бы на свое княжеское достоинство! Хотя, Добромил прав: конечно, князю нельзя так поступать. Виннета – врата Альтиды. Иноземных гостей через нее немало проходит. По миру слухи пойдут, что альтидские князья своего слова не держат. А так нельзя – уважение, оно дорого. Слово князя должно быть так же крепко, как крепка Альтида.

– И чего теперь делать? А, Любомысл? – спросил Борко, жмурясь на солнечные блики, что пробивались сквозь густую листву.

Парню стало хорошо – рука перестала саднить, и жизнь снова стала казаться безоблачной и радостной. И вопрос он задал просто так. Подумаешь еще один покойник! Теперь Борко их не боится. Но чтобы не было хлопот в будущем, лучше решить этот вопрос сейчас. Молодец тронул висящий на шее кусочек серебра – теперь он с ним никогда не расстанется. Вон оно как дело повернулось: надежней ножа и брони защита!

– Ты у нас знаток нежити. Подскажи, этот викинг – покойник неприкаянный, он опасен?

Старый мореход промолчал. Что он мог ответить? Одна надежда на ведунов, да на волхвов. Им потустороннее – оно, если им и не подвластно, так хоть знают, как от него обезопаситься можно. Гнилая Топь, в которой невесть что завелось, да покойник что с глаз монеты скидывает – это их ума дело. А он пока не знает. Вот когда разберутся со всей этой нежитью, тогда и он на такие вопросы сразу отвечать начнет. А пока…