Любомысл, досадливо крякнув, с силой хлопнул по луке седла. Да так, что его спокойная лошадка даже вздрогнула и скосила не ездока влажный темный глаз. Обычно всадник вел себя спокойно, позволяя делать ей всё, что заблагорассудится, ну почти всё. Наверно каурая кобылка, глядя на идущих рядом жеребцов, с гордо восседавшими на них беспокойными молодыми всадниками, мысленно благодарила судьбу, что ей достался такой спокойный и рассудительный наездник. Что ж забеспокоило её хозяина? А старика обеспокоило вот что: а ведь верно – дело и вправду нечисто! Вестфолдинги провожают своих героев в Нижний Мир торжественно. Долго славословят и говорят напыщенные речи, вспоминая какие подвиги совершил при жизни викинг; как он ловко и бесстрашно крушил своим коротким мечом врагов и сколько их отправил на прокорм к страшной богине Хелль. Как ловко и сильно он греб тяжелыми веслами, ведя драккар ярла к победе. Боги должны знать, что к ним идет не простой вестфолдинг, а овеянный славой великий воин.

А что, разве берсерк Фритьоф в глазах викингов не был героем? Нет – он герой, да еще какой! Он был берсерком! А это много значит – не каждый может призвать на себя благословение предка – могучего Бера и принять его облик.

Так почему же викинги всю ночь молчали, будто воды в рот набрали? Будто вообще не собирались хоронить Фритьофа, даже закопав его в землю и насыпав над могилой небольшой курган.

Впрочем, Любомысл никогда не видел, чтоб вестфолдинги просто так зарывали своих мертвецов в землю или прибрежный песок. Нет, они их торжественно сжигали. Для этого рубили струг, клали в него покойника, рядом с ним раскладывали вещи, необходимые для путешествия по Нижнему Миру. В руках мертвец-воин, одетый в броню, что носил при жизни, должен был обязательно сжимать верный меч – мало ли от каких злобных духов придется отбиваться. Если была возможность, то около струга приносили в жертву несколько рабов. Даже простой и небогатый викинг знал, что после того как он уйдет из этого мира, его будет кому сопровождать и обслуживать. После того, как все было слажено по обычаю, струг сжигали. Если хоронили на земле, то над сгоревшими останками насыпали большой курган. Но лучше всего – так это пустить горящий струг по воде. Чтобы викинга сразу приняли и огонь, и вода, и воздух.

Так что рассказ Прозора о том, что в зимовье всю ночь пролежал не погребенный берсерк, представлялся известием о жутковатой тайне. В самом деле – ведь викинги даже не заикнулись о мертвеце, будто это был не их товарищ, а пустая вещь – раб. О рабе можно было бы и не вспоминать: их много, они рабочий скот, и добыть их для викингов не составляло труда.

– Мда-а!.. Точно несуразица! – воскликнул Любомысл. – И не сожгли, и в землю не зарыли, и ни словом не обмолвились! Как же так? Ведь Фритьоф в Валгаллу не попадет! Ай-я-яй! Вот так Витольд! Вот так его дружина! Это что же они удумали?! Не иначе каверзу какую-то готовят? Ведь неприкаянный покойник – он же их товарищ, он же…

Старик не находил слов от возмущения. Где ж такое видано? Сколько лет он прожил бок о бок с вестфолдингами, делил с ними неизбежные морские тяготы, бился плечом к плечу на узкой, скользкой палубе драккара, и вот… Весь уклад боевого братства рушился на глазах Любомысла. На старого венда было жалко смотреть. Старик недоуменно обводил беспокойным тоскливым взглядом спутников. Губы его беззвучно шептали: – Как же так? Зачем?..

В глазах Прозора сверкнули зеленые искры. Правая рука легла на меч, пальцы, хрустнув, собрались один к одному – окаменев от напряжения. Дружинник, вскинув голову, резко выдохнул.