– Дорогой сэр, я потрясен.

Мы отправились по домам. Тик-Ток в свою берлогу в Беркшире, я в Кенсингтон. Дома никого не было. Суббота-день концертов. Я вынул из холодильника лед, положил его в пластиковый мешок, обернутый полотенцем, и, уместив все это на лбу, улегся на кровать. Нос был похож на малиновое желе. Грэнт ударил меня с силой, за которой ощущалось жестокое психическое расстройство.

Я лежал и думал о них – о Гранте и Арте. Один был доведен до того, что совершил страшнейшее насилие над собой.

А другой, озлившись на весь мир, готов вымещать свою ярость на других.

«Бедняги, – самодовольно подумал я, – им не хватило внутренней твердости, чтобы справиться с тем, что выпало на их долю».

Позднее мне еще придется припомнить, как я их пожалел.

В следующую среду Питер Клуни появился на скачках, весь искрящийся от счастья. Родился мальчик, жена чувствует себя нормально – будущее рисовалось ему в розовом свете. Он похлопывал нас по плечу, объясняя, что мы и сами не понимаем, чего лишаем себя.

Его лошадь начала скачку как фаворит, а потом отстала. Но даже это не омрачило его настроения.

На следующий день он должен был участвовать в первой скачке и опоздал.

Мы уже знали, что он упустил шанс. Потому что за пять минут до объявления по радио его тренер присылал служителя в раздевалку, но Питера еще не было. Приехал он за сорок минут до начала скачки. Бегом перемахнул лужайку, и даже издали видно было, как он взволнован. Его тренер перехватил Питера, и до меня донеслись обрывки сердитого выговора:

– По-вашему, это ровно час до первой скачки? Очень глупо с вашей стороны... Мне пришлось пригласить другого жокея... Не так нужно вести себя, если вы хотите продолжать работать у меня... – И он надменно зашагал прочь.

Питер пронесся мимо, бледный и дрожащий. В раздевалке я спросил:

– Что случилось на этот раз? Жена здорова? А ребенок? – Я подумал, что он закрутился, ухаживая за ними.

– У них все хорошо, – с несчастным видом ответил Питер. – Приехала теща, чтобы помогать нам. И я выбрался... ну, может, минут на пять позже... но... – И он посмотрел на меня своими большими, влажными от слез глазами, – Вы не поверите, но опять там загородили дорогу. И мне пришлось сделать огромный крюк, даже больше, чем в прошлый раз... Голос его задрожал и оборвался, когда он заметил, что я смотрю на него недоверчиво.

– Еще один танковый перевозчик? – скептически спросил я и вопросительно посмотрел на него.

– Нет. Какая-то машина. Из этих «ягуаров». Колесо было в канаве, нос в живой изгороди, и она накрепко засела – как раз поперек дороги.

– И вы с водителем не смогли ее вытащить?

– Не было там водителя, Никого не было. Он оставил машину с включенным мотором и запер ее. Паршивый ублюдок! – Питер редко прибегал к столь сильным выражениям. – Еще один человек ехал следом за мной, и мы вместе пытались вытащить «ягуар». Но это оказалось совершенно невозможным. Нам пришлось несколько миль ехать задним ходом. И тот, другой, был первым и не хотел прибавить скорость, боялся поцарапать свою новую машину.

– Да, жуткое невезение, – пробормотал я.

– Невезение! – Запальчиво повторил он, едва удерживая слезы. – Это больше, чем невезение, – это ужасно! Я не могу позволить себе... Мне нужны деньги, – он замолчал, судорожно глотнул несколько раз и всхлипнул, – Нам надо уплатить большую сумму по закладной, И потом я не представлял себе, как много денег потребуется на ребенка. Жене пришлось бросить работу, а мы на это не рассчитывали, Мне ясно вспомнился новый маленький дом с его дешевым голубым линолеумом, самодельными терракотовыми ковриками и голыми стенами. А теперь еще ребенок... Понятно, что потеря десяти гиней – платы за скачку – была для них большим несчастьем.