Встретив сына, Любовь Филипповна, не стала говорить никому об этом, но в душе радовалась, что сын не послушался её совета и вернулся домой. Сын для неё являлся единствен- ным свидетелем и памятью о муже: о той такой короткой и счастливой жизни. Дочери, обзаведясь семьями, как то ото- шли от неё в сторону с годами. Со стороны выглядело как будто всё по-доброму, всё хорошо, но она-то чувствовала то отчуждение, которое от матери не скроешь. И одна лишь внучка Надя как-то сглаживала те шероховатости, которые ис-

ходили со стороны дочерей, а в особенности от Полины, ко- торая последнее время и дорогу забыла к матери. Теперь она с утра до вечера только и думала о сыне: старалась каждый раз придумать новые блюда и откормить сына после трёхлет- него скудного пайка. Одного она не могла знать, что пройдёт всего каких-то полтора года, которые останутся в памяти до последнего её вздоха и Сашу вновь призовут в числе первых мобилизованных на фронт.

После долгого весеннего ненастья отшумевших по балкам и оврагам весенних ручьев, наконец-то стало припекать и солнце; протаптывались первые сухие тропинки по деревне, подсыхали дороги, а взгляд селянина каждодневно устремлялся на свой личный огород, тая нетерпение выйти туда с лопатой и ведром семенной картошки. Долгое время стоявшая распутица, так из- мучившая селян, подавала надежду, что уйдёт наконец-то окон- чательно в этом году. По буграм, за прибрежной полосой разно- травья и на распаханных участках, которые просыхали намного раньше, начали сев яровых зерновых. Четвёрка впряженных лошадей тащила за собой сеялку, а на склоне балки вдали пых- тел трактор «Керзон», который тоже тащил сеялку на своих же- лезных колёсах с шипами, напоминающих из картинки школь- ного учебника доисторического монстра. Весна в этом году, как и во все предыдущие годы, ничем не отличаясь, не предвещая беду, и если в ней и была какая-то своя особенность, то разве что была она сорок первой в этом столетии.

Любовь Филипповна, по просохшей тропинке подымаясь на подъём переулка, который спускался к мосту через реку, на- правлялась к дочери. Навстречу ей шёл Кошевой Митрий: был он старше Любовь Филипповны годов на пятнадцать, когда то они даже дружили семьями. Ещё до прихода к власти больше- виков Кошевой был одним из зажиточных на селе, но раскула- чиванию, как в начале двадцатых, так и в начале тридцатых го- дов не подвергался. С Германского фронта он явился уже ком- мунистом, а когда встал вопрос об имуществе зажиточных се-

мей всё своё добро добровольно сдал в колхоз до последнего постромка к лошадиной сбруе. Спускаясь по переулку к берегу реки, на плече он нёс рыболовные сети, намотанные на колья, а когда поравнялся с Любовь Филипповной, остановился, близо- руко прищурившись, вглядываясь в неё словно узнавая, сказал:

– Никак ты, Люба? Еле признал… – постарела ты что-то! Ну, здравствуй. А я иду, смотрю, что-то знакомое, а признать не мо- гу, наверное, уже совсем слепым и старым становлюсь.

Любовь Филипповна ответила на приветствие и решила по- говорить с ним, потому как знала, что человек он хоть уже и не молодой, но в активе сельского совета имеет авторитет и своё слово, к которому, как говорили, зачастую прислушиваются, а иногда его даже приглашают в район на какие-то там собрания. Ещё говорили, что он имеет орден боевого Красного знамени, врученный ему самим командующим фронтом Михаилом Фрун- зе: где-то там – за бои на южной Украине. Орден свой он не но- сил, да и не показывал никому и за подвиги в Гражданской вой- не тоже помалкивал. Со временем, может быть, поняв, что вое- вал совсем не за то, о чём тогда думал и чему верил, постепенно от активной партийной жизни отошёл, ссылаясь на возраст и болячки. По природе человек он был добрый, покладистый, а во время последней компании по раскулачиванию благодаря его заступничеству некоторые жители села избежали участи быть отправленными в Сибирь.