– Маша, скажи ради бога, что там случилось?!

– Да нэ знаю, як там дило було, но кажуть, шо Катэрына Иг- натовська сама

повисылась, а диток в хати печным угаром подушила!

– Да ты, что говоришь?!.. Страх то и грех, какой! Это же поч- ти рядом с моей дочкой они живут. Вот горе то, какое!

Далее они скорым шагом пошли в том направлении. К тому времени, пока Любовь Филипповна вместе с Марией утопая по щиколотку в сухом измельчённом снегу, добирались на ту сто- рону глубокой балки, чтобы попасть ко двору Игнатовских наро- ду собралось уже изрядно, и он всё пребывал, люди стекались со всех сторон, будто ручейки в весеннюю распутицу со всех уголков деревни. У двора, где случилась трагедия, к самой хате было уже не подойти: стояла сплошная стена человеческих спин. Впереди в самом дворе ещё слышался, плачь женщин, а те, что стояли вдали таили молчание. Мужики злобно нахмури- лись: в глазах отчаяние, непокорность, страсть к мятежу – кру- шить всё кругом и подчистую! Порой казалось, что достаточно одной искры, одного провокационного чьего-то поступка и на- род бы взбунтовался. К счастью в толпе провокаторов не оказа- лось. Народу был слишком памятен ещё свежий пример собы- тий на Дону, оставалось стоять и скрипеть зубами. Любовь Фи- липповна вскоре оказалась в гуще толпы селян, которые всё время теснились, напирали на впереди стоявших людей, пыта- ясь заглянуть вглубь двора; на морозном воздухе люди глубоко дышали, отчего над толпой повисло облако пара. Порой в толпе слышались возмущённые упрёки властям: «Довели народ, что уже вешаться стали! Их бы детей, прости господи таким Мака- ром подушить! Чтоб им на том свете пусто было – коллективиза- торы проклятые!» Слова, вырывавшиеся из толпы, словно камни били по голове каждого стоящего. Любовь Филипповну от всей этой накалённой людской атмосферы даже в дрожь бросило. В памяти вдруг всплыл год восемнадцатый, когда в село вместо казаков и Деникинцев вошли украинские гайдамаки. Тогда ду-

мали, что в село нагрянул сам дьявол, ибо то, что стали творить эти бестии ада, даже вспоминать страшно. Мысли её прервал возница, который правя лошадьми, прокладывал себе дорогу и громко просил уступить её. Лошади тянули санки, в которых си- дело два человека в форме работников ГПУ прибывшие из Иль- инки, где находился их опорный пункт. Председатель сельсове- та и участковый через весь двор от входа в хату бежали им на встречу. Подбежали как-то разом с обеих сторон и стали докла- дывать о случившемся: приехавшие вылезать не торопились и продолжали сидеть в санях, слушая доклад. Совещание это – народу стало надоедать: из-за чего по толпе вначале пошёл ро- пот, вскоре переросший в гул. Один из прибывших поднялся в санях, повернулся лицом к толпе, отчего она тут же притихла, долго и пристально оглядывал народ, наконец, поправив на го- лове каракулевую шапку со звездой, бросил слова в толпу, буд- то грубым матом обложил:

– Чего собрались?! Покойников не видели? Соскучились? Так напомнить можем! У вас что… впервой в деревне от печи угора- ют? Насколько я знаю, каждую зиму по деревням такое случает- ся. Расходитесь по домам, нечего тут митинги устраивать! Вы бы лучше в колхозе так дружны были как на похоронах. Расходитесь! Хоронить завтра будем, а может и послезавтра. Могилу ещё предстоит вырыть вон, какую большую да ещё в мёрзлой земле. Вот и потрудитесь с ломом и лопатой, а орать все умеют!

Из толпы послышался выкрик:

– Мать нельзя хоронить вместе с детьми – она висельница!

– Кто это там такой умный? – спросил в толпу представитель от ГПУ, – кого и где хоронить не вам решать земля везде одина- ковая. Вместе… порознь – это поповские бредни. Если ты там ум- ник горластый, такой образованный бери лопату и, пожалуйста, на здоровье себе копай каждому по могиле мы не против этого. Мы подождём, благо мороз стоит не торопит с похоронами.