– Хватит! – крикнул Джон и ослабил галстук.

– Прошу меня простить, – Като неохотно опустила голову, но взглядом продолжила вдавливать старика в кресло.

– А как отреагирует на это Сенат, ты подумала? – спросил Фоллер, мечтая закрыться от наступавшей на него, как смерть, бледной, почти белёсой Сионы лежавшим на столе дипломатом. – Я не принимаю подобные решения один.

– Успокойтесь, Джон, – Като демонстративно поправила волосы и с невозмутимым видом начала расхаживать по кабинету, – Сенат поддержит вас, ведь государство находится в катастрофическом положении. Поймите, без меня вам не справиться. Только я знаю местонахождение артефакта.

– Зачем тебе эта должность? – не сдавался Фоллер. – Я могу увековечить твоё имя. Ты только представь, как люди целыми поколениями…

– Вы давно общались с народом? – перебила Като, посмотрев на него, как на глупца. – Большинство живут одним днём, погружённые в муравьиный быт.

– Тогда я просто оплачу твои услуги. Назови сумму.

Като с большим трудом сдержала смех.

– Вы же умный политик и должны знать, к чему стремится каждый человек.

– К власти, – не желая того, произнёс Фоллер и беспомощно поник головой.

Он смотрел в пол, будто искал в нём дыру, чтобы провалиться и закончить разговор. На одной чаше весов лежало его здравомыслие, а на другой – жизни людей, спасти которых могло лишь чудо. Мокрые от пота ладони сжались в кулаки.

– Торговаться со мной бессмысленно, – Като чувствовала себя уверенно, о чём говорил её вызывающий тон. Она с кривой ухмылкой наблюдала, как Джон встал с кресла и налил из кулера полную кружку воды. – Так вы согласны?

Взмокший от напряжения Фоллер пил долго и жадно, как странник в пустыне. Вернувшись за стол, он рукой стёр пот с лица.

– Я соберу ближе к вечеру срочное совещание. Если меня поддержат, то…

– Поддержат, – без тени сомнения сказала Сиона. – Остров уже давно завладел умами людей, и ничто не заставит их отказаться от столь соблазнительной мечты.

Она лёгкой походкой покинула кабинет, а Джон ещё долгое время смотрел в окно, пытаясь понять, во что ввязался. Голова раскалывалась, как с похмелья, мысли плутали средь извилин, а тело охватила необъяснимая слабость – его выжали досуха, как тряпку.

«Как же мы дошли до такого?» – Фоллер закрыл ладонями лицо, боясь, что его наполненные болью глаза кто-то увидит.

***

Получив желаемую должность, Като установила в мегаполисах новые порядки. По её распоряжению уничтожили многие тюрьмы, зверски убив заключённых, и позакрывали приюты, забрав бродяг на тяжёлые работы. В больницах тяжелобольным отказывали в госпитализации, отправляя их умирать домой, а предприятия захлестнула волна массовых сокращений.

Сиона, не скрывая безразличия к миллионам исковерканных судеб, на заседании Кабинета министров холодно объяснила, что неспособные вносить полноценный вклад в жизнь общества этому обществу попросту не нужны.

«Каждый человек – шестерёнка в большом механизме, – сказала она. – Сломанные и бракованные шестерёнки нет смысла смазывать, обтачивать или хранить. Их нужно утилизировать».

Джона выворачивало от такой жестокости по отношению к народу, но пути назад уже не было. Ему оставалось лишь безмолвно наблюдать, как Гайю, словно большой сосуд, стремительно наполняют ужас, боль и страдания.

Ясным утром небольшой кортеж президента подъехал к трёхэтажному особняку, ограждённому кирпичным забором. Охрана поприветствовала Джона и без промедления открыла ворота.

На крыльце гостя встретила горничная, сказала, что госпожа Като принимает душ, и пригласила в дом.

Фоллер прошёл в гостиную и сел в кресло возле лестницы на верхние этажи. Его переполняли отнюдь не радостные эмоции. Бледные морщинистые пальцы периодически сжимались в кулак, а покрасневшие от напряжения глаза осуждающе смотрели на дорогой интерьер. Инвалиды, пенсионеры, многодетные матери лишились части выплат, а Като меньше чем за месяц возвела в частном секторе настоящий дворец…