В субботу красили яйца во всевозможные цвета. Потом выбирали самую красивую пасху, кулич и несколько крашенных яиц, увязывали вместе с тарелками в накрахмаленные салфетки, украшали цветами, сахарными барашками буквами «х» и «в» и несли в церковь «святить». На освещение куличей и пасх всегда брали с собой детей, которые с радостным любопытством смотрели на все это разнообразное разноцветье сладостей, расхаживая вокруг столов «освещения».

И вот, двенадцать часов ночи на Святое воскресенье…

Надя и ее брат Леня очень боялись, что их во время не разбудят, когда укладывали в постель, как только начало темнеть.

Но их подняли в одиннадцать часов, они успели одеться и теперь очень радостные и торжественные вместе с взрослыми шли в ярко освященную церковь к «Заутрене». Там собралось уже много народа.

Служба проходила особенно торжественно, освященная внутренней радостью и жизнеутверждением, начиналась крестным ходом вокруг церкви под разливающийся по всему городу звон колоколов и восторженным пением молитвы «Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробе живот даровав!»

После «Заутрени» люди начинали «христосоваться»: целовались со словами «Христос Воскрес!» и на ответное «Воистину Воскрес!».

Наденька и Леня, не сдерживая своего восторга, также целовались друг с другом и со взрослыми.

Приятно было смотреть на всеобщую радость и счастливые лица.

Надя с улыбкой заметила, как многие юноши с удовольствием целовали молодых знакомых барышень, которые не могли отказаться после обращения «Христос Воскрес!».

Мало кто оставался после этого в церкви, хотя церковная служба продолжалась. Все веселые нарядные спешили домой к праздничным столам с красивыми и разнообразными кушаньями. Этой ночью после «Заутрени» заканчивался Великий пост, и можно было «разговляться».

За столом обменивались впечатлениями праздника. Все ощущали приятное непередаваемое весеннее настроение… бесконечного обновления жизни …Дарили друг другу подарки. Каждый подарок привлекал внимание и шумно принимался с благоговением и огромным достоинством и радостью. Наде приятно было смотреть на одетых в красивые платья бабушку, маму, щеголеватого папу в темно-синем так подходящем ему костюме, забавно наряженных братьев и сестер…

Все были такие красивые со счастливыми лицами, и, казалось, счастью этому не будет предела никогда!

Было уже поздно, когда дети отправились спать. Надя, проводив маму в ее комнату, вернулась за бабушкой.

Столовая опустела. Петр Александрович продолжал сидеть со своей матерью.

– Уже девять лет, как ушел наш батюшка. Видел бы он, как выросли дети… его внуки.

– Да…был бы счастлив он, Петенька. Но, чувствую я какую-то тревогу… с ним бы было легче…да, я… тоже не вечна…

– Ну что вы, маменька…

– Тревожусь за Егореньку…Вот также десять лет назад…я испугалась за него…когда отцу сказал…что не будет работать в торговле и обязательно поедет учиться в Москву…

отец разгневался,…ему было непонятно,… что дети хотят своей дороги в жизни…

– Да, отцу перечить было всегда сложно… Наверно, Георгий сильный…Я бы так не смог…Но в терпении…дух Божий.

– А сильным больше достается…и беды, в том числе.

– Бог с вами, маменька, неужто мы прогневали…Его…Ведь Вашему благочестию … и помощи Вашей искренней ближнему… Неужто, Он там не видит все это…

– Дай Бог…Пойду к себе…помолюсь за всех…и за Егореньку…

Петр Александрович, оставшись один, посидел некоторое время в раздумье. По лицу его было видно, что этот праздник принес ему очередную радость познания окружающего. Выразить он этого не мог, но чувствовал, что это как поиск истины: влечет и в руки дается с трудом. Даже тревожные слова матери не могли затмить эту его уверенность.