В то же время вопрос об умении отличать красивое от некрасивого всегда использовали для поддержания существующих социальных иерархий – отделения старой аристократии от нуворишей, богатых от бедных, столичных жителей от провинциалов. Значит ли это, что в любом исследовании мы должны отказываться от разговора о качестве произведений как от репрессивного инструмента? Должны ли мы по умолчанию считать, например, провинциальные подражания и столичные образцы произведениями, обладающими одинаковой художественной ценностью? Думаю, если речь идет об изучении архитектуры как искусства (а не социальном или, скажем, институциональном подходе), то ни в коем случае. Создатели менее качественного искусства всегда стремились подражать более качественному. Без исследования и выстраивания иерархий очень многое в развитии архитектуры объяснить не получится. Чего делать точно не стоит, так это считать и называть искусство более низкого качества плохим в целом. Качество – важнейший, но далеко не единственный критерий в разговоре о прекрасном. Не самое удачное архитектурное произведение может быть исключительно значимо для изучения религиозных и политических идей эпохи, социальных отношений и т. п., то есть иметь огромную историческую ценность.

Как я уже говорил, эта книга представляет собой в первую очередь осмысление опыта осмотра огромного количества (думаю, более десятка тысяч) произведений архитектуры в России и за ее границами. Практически все упомянутые в книге здания изучены мной лично. Какими критериями я руководствовался, выбирая памятники, о которых пойдет речь в этом компактном тексте? Только ли критерием качества – или чем-то еще?

Для меня очень важна оригинальность произведения искусства. Между очень хорошим типичным зданием и объектом менее удачным, но с интересным замыслом или оригинальной формой, я выберу второе. Однако мне совершенно чужды столь любимые многими курьезные здания – текучие, пляшущие, изображающие дыню (чайхана недалеко от Хиссара в Таджикистане) или цыпленка (церковь недалеко от индонезийской Джокьякарты). Также я терпеть не могу амбициозные проекты низкого качества. Их особенно много в мировой архитектуре 1980–2000‐х годов, когда торжество неолиберализма в экономике и консумизма в культуре спровоцировало невиданный бум коммерческого строительства. Возвращаясь к положительным критериям отбора, назову еще один – значимость здания для понимания религиозного или политического контекста эпохи. По возможности, я привожу в качестве примеров храмы разных религий, а также здания разного политического заказа (госучреждение, национальный памятник, национальный музей и др.). Хотя объем этой книги не позволяет рассказать о зданиях из всех регионов нынешней России, а также всех стран и национальных территорий, входивших в разные периоды в ее состав, я стараюсь представить описываемые процессы на максимально широком географическом материале.

Еще один вопрос, на который необходимо дать ответ в предисловии, – что такое архитектура России и (шире) архитектура страны, национальная архитектура?

Концепция нации-государства – идея, что говорящие на одном языке люди должны жить в границах одного политического образования – родилась только в XIX веке. До этого государства строились на основе принципа лояльности тех или иных групп населения (социальных, племенных, языковых и религиозных) конкретному правителю. Затем одни государства были переформатированы, а другие созданы впервые на основе нового принципа доминирующей нации с доминирующим языком. Эти изменения сопровождались появлением больших исторических нарративов, в которых «государствообразующим» народам стали приписываться черты цельной группы, общего «национального характера», исключительной древности и исконности пребывания на конкретной территории. Не получившие государства народы в свою очередь начали добиваться признания как минимум своего автономного статуса, а желательно и государственности. По умолчанию и искусство на территории национального государства стало «записываться» за одним народом и носителями одного языка.