– Я ваш навеки!.. Пишите, Таня, пишите!
Фотография на стене глядела на них грустными, все понимающими глазами Лили Марлен.
В общем, жизнь, бабье счастье и неувядающая красота – три эти легкомысленные феи – вдруг улыбнулись Достоевской так широко, что она, будучи женщиной умной и не только, вдруг начала искать мягкой тяжелой ручкой что-нибудь эдакое деревянное, чтобы постучать по нему на предмет «как бы не сглазить», и, не найдя в обозримой близости ни одной мало-мальски стоящей деревяшки, постучала редактору по лбу, чем обрадовала того несказанно!
«Бьет – значит, любит! Какая страстная женщина!» – закрыл от наслаждения глаза очень большой редактор и…
Лабрадор вздохнул, посмотрел на своего спящего на теплом диване поводыря, отключил ноутбук и пошел на кухню готовить ужин.
– Пельмешки! П-е-л-ь-м-е-ш-к-и! Пельмешки! – подвывал Лабрадор, зажигая плиту и наливая большой ковшик воды. – Соль! Где соль? – гавкнул он, не найдя соли.
– В магазин сходи, – напомнил псу поводырь сквозь сон и, не проснувшись, снова захрапел.
На землю упала ночь. Нельсон, прикончив на пару с хозяином ковш пельменей, вышел на балкон. С третьего этажа «сталинки» обзор был достаточно обширен. Только что включили два прожектора, и лучи внахлест освещали все подступы к трем огромным старым домам, полное отсутствие людей на тротуаре и во дворе. Шелестели деревья, белая луна неподвижно таращилась на Нельсона. Лабрадор не любил луны. Ему хотелось повыть на нее, но, опасаясь трепки ушей на сон грядущий, умный пес заглушил в себе вечную тоску собак к пению.
– Я дико доволен, что на свете, кроме меня, есть еще один одаренный писатель! – гулко, как из колодца, раздались снизу слова.
Пес вытаращил глаза, отпрянул, потом все-таки глянул вниз, просунув морду сквозь решетку балкона.
С тротуара его разглядывал черный как уголь человек. Пес обнажил клыки и зарычал! И рычал, пока не узнал. Это был Бомж.
Пес и человек обменялись понимающими взглядами разумных страдальцев, и Лабрадор, раздумав спать, поплелся к компьютеру, на котором высвечивался чат «Косточка и собачка», а Бомж похромал к трансформаторной будке, в которой текла его жизнь в летнее время года.
«Местная достопримечательность. Пусть сам про себя рассказывает…»
Бомж
Страна летит в пропасть. Я про Россию…
И. Л. Брежнев
– Девчонки! Де-воч-ки! Я здесь!!! – обычно, помыв себя в реке, кричал бомж Илья Леонидович всем особам не мужского полу, мирно гуляющим вдоль поймы.
– Ну и где же ты?! – откликнулась как-то прохожая мимо старушка с повадками ведьмы. – Не виии-жууу! Где?!
Бомж Илья Леонидович лег в камыш и стал ждать, что будет дальше.
– И нет никого?! Чего звал-то-о-о? – бормотала про себя эта охочая до приключений старая мегера.
– А что? Вот захочу и найду себе Дарь Иванну, – просушивая выстиранные джинсы и теплый пиджак, грозно помечтал Илья Леонидович и начал дремать.
Бомж жил здесь в детстве, а квартиру потерял в Москве. Детствоааааа…
Детство!
Он знал этот подъезд, как вы знаете свой, всех жильцов поименно, угадывая остатки былого гламура хотя бы в той колченогой старухе с ридикюлем, который она волокла по земле.
Он радовался, что никто не узнает его. Был душевно рад.
Ведь бомжи и привидения – одного поля ягоды. Так считают многие, отворачиваясь от чужой изнанки и немытости. Зря. Может, это тот или та, кого ты потерял когда-то и ждал, и вот он пришел, а ты не узнал его, а это он – все тот же человек; он смотрит, а ты не видишь.
– Жоско тут, – выбираясь поутру из будки, как краб из-под камня, разминал затекшие косточки и тянул их к солнцу Илья Леонидович.