Пусть лучше будет властным собственником, чем вот так. Если бы я только любила его чуть меньше! Если бы… я бы, наверное, предпочла уйти от него, утроиться на работу, а лучше на две, и самой растить Белку. Но я не могу заставить себя с корнем вырвать его из сердца. Это какое-то страшное проклятье: любить его, угождать во всем, унижаться. Если это и есть настоящая любовь, то почему на ней все так помешаны? Это не счастье, это вечная боль. Разорванная пополам душа, выжженое ревностью к другим бабам сердце. И постоянная необходимость молчать, терпеть и улыбаться. За что, Господи, ты так наказываешь меня?

В этот момент раздался пронзительный звонок "Ватсапа" и на экране моего телефона высветилось: "Белка". Я поспешно приняла видеозвонок.

– Привет! А что папа уже ушел? – огорченно протянула дочка. – А я так старалась подгадать, чтобы вас вместе застать.

– Подожди, он еще дома, в спальне. Пошел одеваться. Гордей! – кричу я и бегу с телефоном к лестнице, которая ведет на второй этаж, в спальню. – Дочка звонит!

– Уже иду! – Гордей спешит вниз по лестнице, на ходу завязывая галстук.

– Мам, пап, у нас тут туса в летний лагерь во Франции намечается. Хочу поехать со всеми, но мне нужно разрешение от обоих родителей. Чтобы две подписи было.

– Я сегодня же все вышлю, не волнуйся, – поспешно заверяю я. – Ты как, моя хорошая?

Гордей молча кивает и отходит в сторону.

– Мам, папа из ракурса пропал. Покажи мне его! – она вытягивает шею, пытаясь рассмотреть Гордея в глубине гостиной.

При этом она подносит ко рту булку, щедро намазанную шоколадной пастой. И аппетитно откусывает, чуть подняв верхнюю губу и сильно прикусывая вкусняшку двумя передними зубами, между которыми виден большой зазор. Поэтому я и прозвала ее Белкой.

– Я здесь, – улыбаясь, отзывается Гордей, и поспешно подходит к телефону.

Но улыбка немедленно сползает с его лица при виде того, с каким аппетитом Белка уписывает бутерброд с шоколадом. Он раздраженно бросает:

– Какого черта ты ешь с утра шоколад?

Белка давится, глаза ее наполняются слезами.

– Гордей, – отодвигаюсь от телефона, выходя из ракурса камеры, чтобы дочка меня не видела, продолжая держать его на вытянутой руке, и яростно, но очень тихо шиплю: – Что с тобой? Что?

Гордей берет себя в руки и говорит уже спокойнее:

– Леночка, с твоим весом тебе нельзя такие калорийные вещи с утра есть, ты же знаешь!

– Пап, очень сладенького хочется. У меня мозг и вообще растущий организм. Мааам! – капризно, как маленький ребенок, тянет она, требуя поддержки.

Бросив яростный взгляд на мужа, натягиваю на лицо дежурную улыбку и ласково говорю:

– Ешь, мое солнце! С утра как раз можно, это я тебе говорю, как

бывшая балерина, все детство просидевшая на строгой диете.

– А на ночь я такое не ем, – оправдывается Белка.

– Вот и умница, – бодро говорю я, – и вообще ты у нас красавица! Правда, Гордей? – выжидательно смотрю на него, чувствуя, что просто убью его, если он сейчас не успокоит ребенка.

– Да кто же сомневается? – улыбается Гордей, обнимая меня за плечи. – Твою красоту, дочка, это не испортит, не в ней дело. А вот за здоровье я беспокоюсь. Лишний вес – это болезни, особенно в твоем возрасте. Давай-ка заключим договор, как деловые люди: ты худеешь в месяц на пять килограммов. В течении трех месяцев сбрасываешь ровно пятнадцать кило, а я тебе за это высылаю тройную сумму на карманные расходы. Если нет, то денег не будет вообще.

Белка замирает с набитым ртом, смотрит на бутерброд и неохотно откладывает его в сторону.

– Мы договорились? – уточняет Гордей.

Она молча кивает.

– Вот и славно, – он кивает в ответ. – Хорошего дня! – Гордей берет портфель, и нарочито не глядя на меня, спешит к входной двери. Понимает, что я сейчас ему устрою, как только дочка отключит связь. Поэтому старается улизнуть до того.