– У нас сложности… Полиция преследует, уничтожают плантации, управление по борьбе с наркотиками совсем озверело. Вы там, в России, совсем не понимаете наших условий.

– Что вы мне сказки рассказываете! У нас в одном месте война, а в другом – пир горой, взятки чиновникам официально даются, воруем и не морщимся, кто жадничает – тем сразу контрольные выстрелы в оба глаза… А вы тут распустились, ананасами зажрались…

– О, вы такой эмоциональный, – миролюбиво заметил Лао. – Скажите, как поживает наш общий знакомый господин Сальман?

– Убили его! – не задумываясь соврал я.

– О-о! – выразил печаль Лао, хотя ему, как и мне, до фени был этот Сальман. – Буквально два дня назад я разговаривал с ним по телефону.

– Это был его последний звонок. Как раз именно телефонный аппарат и заминировали. Киллер мог звонить с любого конца света: набираешь секретный код – направленный взрыв. Так и случилось – у него башку напрочь оторвало…

– Но я тут ни при чем, – поспешно заявил Лао.

Его подчиненные, пораженные до глубины души, молча слушали наш диалог.

– А господин Розовский?

– Выпал с двадцатого этажа неделю назад, – хладнокровно сообщил я. – Несчастный случай.

Лао на всякий случай перестал спрашивать о далеких российских друзьях, перешел к финансовой стороне.

– Как вы будете расплачиваться?

– По старой схеме, – непринужденно ответил я.

– То есть…

– Ну что вы притворяетесь, Лао. Товар – деньги – товар. Опять-таки Карл Маркс.

Лао позеленел. Явно он был не в ладах с основами капитализма. Недоучка чертов.

Я решил-таки добить его:

– Чувствуется, вы не учились в Сорбонне…

– Мне нужна ясность и точность. Когда мы получим первую часть суммы?

– Утром стулья – вечером деньги.

Наконец Лао вышел из себя:

– При чем здесь стулья?

– А-а, это старая русская пословица…

Тут, на мое счастье, зазвонил телефон. Лао буркнул «сорри», схватил трубку. В течение всего разговора брови у него поднимались все выше и выше.

– Кто – Сальман?! Это вы, господин Сальман? Так вы, значит, живы?.. Как не встретили?! – прошептал он. – Он здесь, рядом…

Я схватил пакет, рванул его, сыпнул порошок в узкие глаза «компаньонов», пружинисто вскочил, одновременно резко подняв и опрокинув на собеседников огромный стол. Походя, разбил телефонный аппарат о голову Лао и выскочил во двор. Там мне пришлось оттолкнуть охранника, привлеченного криками, перемахнуть через забор. Сумку пришлось оставить, но все деньги и документы были при мне. Я неплохо знал эту часть города, поэтому сразу пошел петлять проулками, пугая девиц легкого поведения и жуиров из Европы.

Я кружил по красным улицам Паттайи, временами меня посещала полузабытая музыка «Led Zерреlin», доносящаяся из сияющего огнями кафе. Она навещала меня внезапно, будто из тумана, наваждением; они всегда были хитрецами, Робби Плант, который классически повизгивал, а его замечательный кореш Пэйдж в это время бегло шевелил пальцами по грифу. И мне это дико нравилось, несмотря на то, что я был очень далеко от России, тем более от Англии… Я вспомнил время, когда мы в красном уголке на улице Днестровской играли «Immigrant song», все проходящие мимо обыватели восклицали: какого черта так громко врубается эта заезженная песня? Они не понимали, что это мы так классно лабали. Они не знали, что, когда поют «Led Zерреlin», спокойно дети спят.

Память не подвела меня. На полудохлом мотоцикле, за спиной пацана-лихача, за двадцать батов я отправился на темные окраины. Здесь не полыхало рекламное веселье, тянулись долгие невзрачные дома, и люди думали не об отдыхе, а лишь о деньгах. Водитель рискованно петлял на поворотах, торопился вернуться в центр, как раз наступало время заработка. Я попросил остановиться за пару сотен метров от дома, где жила Паттайя. Город остался внизу, на фоне темной ямы моря возвышались расцвеченные огнями шпили и башни отелей и кемпингов; центр полыхал, будто сыпанули мириады раскаленных угольков. А здесь задувал ветер.