Я повесил голову, как ребенок, которого отчитывает отец за плохие оценки. Харон вздохнул:

– Извини, – смягчаясь, сказал он. – Наслушался я вашей братии. Лучше уж я сразу все выскажу, чем буду подвязывать тебе слюнявчик. Все. Идем, Парень.

Пройдя еще немного, он снова заговорил.

– Знаешь, у меня с моим наставником здесь тоже нередко возникали споры и разговоры о смысле. Он называл это место тоннелем судьбы, а его наставник – коридором ста одиннадцати шагов. Мне же ближе – исповедальня. Когда я остался один, я часто размышлял здесь о вечном, каялся в грехах и взывал к Богу. Но, как не назови, можно лишь гадать в чем особенность этого тоннеля: быть может – в его однообразии? Ведь ничто не отвлекает внимания и побуждает погрузиться в себя. Как бы там ни было, задаваться вопросами судьбы и смысла – ничуть не плохо. Только старайся мыслить позитивнее, что ли, и не отчаиваться, если какие-то ответы не находишь сразу. Всему свое время, Парень, всему свое время.

Слова Старика подостудили и даже успокоили меня. Мы продолжили путь молча, и я задумался: неужели всего сто одиннадцать шагов? Но отчего-то дорога от ризницы до чистилища казалась мне долгой. Вероятно, причиной тому были толща воды и скользкое дно, замедлявшие нас. Теперь же, озираясь и вслушиваясь, я напряженно ждал: услышим ли мы голос и звуки, преследовавшие меня в моем одиночном походе, – но тоннель хранил молчание.

– Сюда бы лодку, – прервал я затянувшуюся, гнетущую паузу. – Было бы удобнее…

Наставник прокашлялся и не оборачиваясь буркнул:

– Тут тебе не парижская опера!

– Что? – не понял я смысла его слов.

Но Старик отмахнулся и не ответил. Не уловив его аналогии, я увидел иную и добавил:

– А для Стикса – в самый раз.

Харон на миг остановился, глубоко вздохнул и опять смолчал. У двери мы надели маски, и наставник не колеблясь провернул маховик. Мы вошли в чистилище и задраились изнутри.

Я взялся за рукоятку рычага и посмотрел на Харона.

– А если… а если там кто-нибудь есть? – спросил я его.

– За вратами? – тот махнул рукой. – За вратами точно никого нет.

– Но я же слышал.

– А потом и из-за двери тоже слышал, – напомнил мне Старик. – А в чистилище, как видишь, никого кроме нас. И врата закрыты. Но если тебя это успокоит…

Он взялся за рукоять ножа. После событий прошлой ночи нож меня нисколько не успокаивал.

– Открывай! – скомандовал Харон.

Я повиновался: поднял рычаг кверху и с усилием потянул его вниз. Створы дрогнули и ощерились с металлическим скрежетом. За этим звуком последовал другой, какой-то булькающий и прихлебывающий. Еще одно движение рычагом и вода из чистилища, просачиваясь между створами, устремилась в купальню, заметно теряя в уровне вокруг нас.

– Что за…? – услышал я голос Харона и бросил рычаг.

Наставник подошел к створам ворот и заглянул в щель между ними.

– А ну-ка, еще несколько раз! – скомандовал он мне.

Я снова налег на рычаг и работал им до тех пор, пока между створами не образовалось то же расстояние что и вчера. Вся вода с шумом вылилась из чистилища, обнажая пол под нашими ногами. Мы с Хароном переглянулись, и он развел руками. Пар, вырываясь из клапанов наших масок, вновь оповестил о резкой смене температуры. Харон, осматриваясь вокруг, первым вошел в купальню, разрезая темноту светом своего налобного фонаря. Я вошел следом. Мне захотелось протереть глаза, чтобы убедиться, что это не сон, но мешала маска: зазеленевшее дно колодца было пустым, словно гигантская склизкая кальдера. В купальне полностью отсутствовала вода, не считая той лужицы, что вытекла из чистилища. Старик сделал еще шаг вперед и я последовал за ним. Мы остановились, оглядываясь и прислушиваясь. Откуда-то сверху мне на плечо упали несколько капель воды, и еще одна – угодила в стекло маски и пробежала по нему тонкой струйкой. Я смахнул ее рукой, запрокинул голову и… онемел. Нащупав рукой плечо наставника, я с трудом выговорил: