А у меня – свои, медвежьи дела… Под хвойниками междуречий лежит сплошной снег! И медведи выходят кормиться на уже свободные от снега склоны надпойменных террас и темнеющую обширными проталинами, пойму речки. Тятинская пойма имеет не менее четырёх сотен метров в ширину! Искать поеди медведей на такой широкой пойме – трудновато. И я просчитываю, что рациональнее делать это – если двигаться по краю речной долины, подрезая следы медведей на выходе в пойму и собирать сведения о питании зверей, уже тропя конкретный след.

Я так и делаю! Не отдаляясь далеко от Игоря с Андреем, я подрезаю речную долину, по западной её бровке. Я шагаю по надпойменной террасе речки. Она, здесь – метра три в высоту.

А вот и медвежий след! Я вынимаю из кармана свою рулетку и приседаю над когтистыми отпечатками…

– Лапка тринадцать сантиметров! – бубню я, себе под нос, – Молодой. Пошёл в пойму. И совсем недавно.

Я сворачиваю по следу… Прикрываясь от голых ивняков речной поймы пятачками пихтарников, молодой медведь кормился на окраинах поймы. Я считаю его поеди и записываю себе в дневничок…

– Пять покопок лизихитона, три скуса бодяка, три скуса соссюреи…

Медведь подошёл и обнюхал ствол сигнального, медвежьего дерева! По его следам, я тоже подхожу к этому дереву.

– Что мы, тут, имеем?

Свежих меток, этого года, на пихте нет. Только прошлогодние. Я стою у дерева и недоумеваю: “Не понял! Почему медведь не пометил ствол? Ведь, подошёл же, обнюхал! Значит – интересовался! А, метить не стал… Почему?!”. Вопросы, вопросы…

– Ой! Адоооонис! – с улыбкой, тяну я.

На самом солнцепёке склона речной террасы, ярко-жёлтым огоньком сверкает цветок адониса. Первый, в этом году, цветок! Как приятна глазу солнечная краса его лепестков! Я подсаживаюсь поближе к цветку и несколько раз нажимаю кнопку своего фотоаппарата.

– Девятое апреля, – записываю я себе, в дневничок, – Первый цветок адониса амурского.

Это – информация в Летопись природы нашего заповедника. Том Летописи выпускается по завершении каждого года.

А, вот – и ещё один, весенний цветок! Среди хаоса вповалку лежащих по земле, коричневых трубок прошлогодних лопухов, стоит пятнадцатисантиметровая гирлянда небесно-голубых, губастых цветков! Это хохлатка сомнительная. И это – тоже, первый цветок в этом году! Я делаю запись в своём полевом дневничке, о хохлатке…

Все трое, с работой, мы подходим к прижиму. Здесь речка прижимается к восточному борту речной долины. Отсюда, по гребню этого высокого борта начинается наша смотровая тропа. Сегодня мы проходим прижим по низу, у самой воды, по нагромождениям скальника. Если стоять лицом вверх по течению – сюда речка приходит с запада и впереди нас раздаётся в ширь закоулок поймы. В этом закутке, под колком пихтарника, по берегам мшистого ручейка разбросаны останки каких-то клеток!

– Мужики! – показывает нам Анисимов, клетки, – Вот что, я вам показать хотел! Это – клетки от первой партии норок!

– Ух, ты! – мы с Игорем с интересом рассматриваем шестигранники сеточной ячеи, распахнутые дверцы клеток…

– Смотри, где выпустили! – прикидывает Игорь, – Километра полтора от устья Тятиной! Удачное место! Хвойный лес, глухой лесной ручей, речка рядом, с её завалами.

– Ну! – соглашаюсь я, – В ручье – мелочи много! Так что, норкам здесь – и корм и укрытие…

– Норок сюда привезли в восемьдесят третьем году, семь лет назад. Михаил Дмитриевич Перовский нам рассказывал, как они их выпускали, – говорит Анисимов.

– Воронов мне тоже рассказывал, – кивает Игорь, – Об этой, норочьей эпопее. Он тоже участвовал.

– Вот так… – стоим мы, перед клетками, – Это – уже история…