– Ки-ки! Ки-ки! – коротко и звонко вскрикивают улиты.

Птички бойко семенят своими короткими ножками, перебегают с места на место. По мере нашего приближения. Стальная спинка, белое брюшко, короткие ножки, плотно сбитое туловище, короткий, прямой клюв…

На половине пути между Тятиной и Саратовской, мы останавливаемся на колее своей дороги – с неба на нас наплывает какое-то погогатывание. Я поднимаю лицо к небу.

– О! Гуси!

– Ух, ты! – восхищается Сергей, – Гуси летят!

Цепочкой, над нами, спокойно и ритмично взмахивая крыльями, проходят гуси! На север.

– Два, четыре… восемь! Восемь штук!.. На север!

– Крупные гуси!.. На север.

Однотонно-коричневые птицы, не спеша, совсем невысоко проходят над нами, держась линии морского берега…

По песчаному пляжу, мы приближаемся к Саратовской. Сегодня – мы проходим мимо.

Мы шагаем. Мы смотрим вправо, вбок, на Саратовские сопки.

– Смотри! Снегом прошедшего циклона закрыло все проталины!

– Ага! Ведь, уже столько было бурого цвета, по склонам! И опять – всё бело!

– Ну! Просто, зима…

Саратовский борт стоит весь белый, в снегу. И по низу – следов медведей не видно уже несколько дней.

Около устья Камышовой, в первой волне прибоя, массой мельтешат озёрные чайки!

– Каа! Каа! Ки-ки-ки! Ки-ки-ки! Каа!

– Серёж! Смотри! Озёрные чайки!.. Вот он, вал их пролёта! Сколько же их! Просто, тьма!

– Ки-ки-ки-ки! Каа! Каа! Ки-ки-ки!

– Ну и крикливые же они! – морщится Казанцев от отчаянного чаячьего гомона, – Птичий базар!..

Филатовский кордон. Двадцать первое апреля. Управившись с бытовыми делами, я решаю, в одиночку, пройтись по пойме ручья Филатова…

Повсюду раздаётся короткое цыканье синехвосток! Куда ни ведёшь поле бинокля – всюду, по почве, скачут эти птички! Короткий проскок – и замирание. Замерла – и нет птички… Птичка-невидимка. Их, действительно, масса!

– Невероятно! Всё в синехвостках! – поражаюсь я, – Какой массовый пролёт!

На галечной косе ручья я, впервые в этом году, вижу жёлтую трясогузку! Это – горная трясогузка. А вот – стайки длиннохвостых птичек! Малиновое брюшко, крапчато-коричневая спинка. Свистит, эта птичка, так же заунывно и просто, как снегирь…

– Это урагус! – улыбаюсь я, – Его, ещё, называют длиннохвостым снегирём…

– Сегодня двадцать первое апреля, – думаю я, пристально всматриваясь в каждую веточку, – Вот, это да-а! Сколько пернатой мелочи вокруг! Всё птичье население движется на север!

Отцветшие ольховые серёжки валом лежат на прелой листве, на гальке речных берегов. Почва, буквально, устлана серёжками! Я раньше, как-то, этого не замечал…

Двадцать второе апреля. Ну, раз уж, мы находимся на Филатовском кордоне – решаем обследовать и этот участок острова. С утра пораньше, своей парой, мы выходим в лес. Наш маршрут – вверх по долине ручья Филатова. Начинается просто превосходный, солнечный день. Безоблачное, синее небо над головой! А, это – такая редкость, для Кунашира…

Сколько мы ни идём, следов медведей – ни одного! Час, второй…

– Заметил? Следов медведей нет!

– Ну! Какой резкий контраст с территорией заповедника!

Вот и гора Добрая показалась впереди. Теперь, её не закрывают от наших глаз кроны пихт. Высотой около пятисот метров, эта гора представляет собой очень правильный конус! Как вулкан, на картине! Вот, только, склоны – очень уж, крутые.

– Это – гора Добрая! – тычу я пальцем в сопку, – Вулкан в миниатюре!

– Ага, – отзывается напарник.

Мы шагаем дальше. Вершина сопки скрыта под шапкой сплошных зарослей кедрового стланика…

– Какой идиот назвал её Доброй? – недоумевает Казанцев, – Сань! Как гора может быть доброй или не доброй?

– Отстань, Серёж! – отмахиваюсь я от него, озираясь по сторонам, – Меня больше интересует, что следов медведей – нигде нет!