власть делегирована назначенным менеджерам. Для цеха характерно, напротив, профессиональное единство, ремесленная общность. Управляться цех может выборной ассоциацией авторитетных членов, Советом экспертов. Подчеркнем на этом фоне, что воинское братство (товарищество) является сущностно значимой добавкой к корпоративному и цеховому единству, ибо связывает людей экзистенциально. Не столько собственность (добычу, трофеи) готовы разделить люди друг с другом, и не столько профессиональную задачу, сколько смерть12 (славу и честь). И складывается особый тип управления – командование (этимологически связанное с «рукой»: от лат. mandare – посылать и давать приказ, поручение и вручение абсолютной ответственности) и начальствование, вождение войска/ кораблевождение (связанное не только со способностью положить начало (от греч. ἀρχή (архэ) – «начало, принцип»), но и спасти, сохранить. (Подробнее в III. § 5, метафора двурукого командира: левая отвечает за поручение, принимает единолично за всех приказ, а правая наделена абсолютной ответственностью за спасение). Принцип этого командования – единоначалие, он в своем конкретном ситуативном исполнении отличает воинский союз от корпорации и цеха.

Ремесленная компонента военного искусства связана с материей войны, предельно напряженной и подвижной, но материальная причина еще не исчерпывает всей полноты военного дела и военного управления. Война творит своих людей: трансформирует их, интенсифицируя только часть спектра эмоций, мобилизуя и выжимая силы и ресурсы. Тогда как военное администрирование, обеспеченное бюрократическим аппаратом, функционирует неспешно и непрозрачно, подобно черному ящику производит документы. Администрирование более связано с системным насилием, обеспечивающим бесперебойность функционирования системы (тогда как война, по Клаузевицу – акт насилия с высшей интенсивностью) но не с личным усилием и выходом на поверхность экзистенции. Наше исследовательское внимание сосредоточено на проявлениях «человека командующего» не в системе военного управления и не в боевой системе, а в материальной стихии войны/моря, в ситуации господства превышающих сил и интенсивностей, сбивающих с ног и ввергающих в хаос логику системного мышления.

С точки зрения системы военного управления, предполагающего строгую иерархию и логику построения элементов, военное искусство также не ремесло, поскольку идея ремесленности предполагает рукотворную вариативность и гибкость, адаптивность к материалу, месту и времени. Система же потому и управляема, что жестко фиксированы структуры порядка и способы подчинения (повеления и повиновения), строго заданы границы и определены полномочия. В технологично (алгоритмически) сформированной системе не заложена противоречивая в себе идея спасения/самопожертвования, и, следовательно, отсутствует трансцендентное измерение (не пустяк для человека-командира и для воинского союза в целом). В военно-морском искусстве (и в кораблевождении, и в социальном управлении, и в искусстве ведения боевых действий на море, лишенном тверди границ) есть внеположенная цель. Идея спасения состоит не в «голом» выживании, но в выполнении миссии – защиты Отечества и столпов справедливости мироустройства, Скрижалей и Ковчега. В военно-морской службе это все воочию и непрерывно явлено. Без причастности трансцендентному чистое исполнение задач – под силу и искусственному интеллекту, и частной компании (без справедливости, «без страха и упрека»). Человеку же, между Богом и машиной, для достоинства его бытия важны личная ответственность и сопричастность – доблести и чести, славной истории, процветанию общества. Все это обретает в «управлении Домом бытия» возвышающий смысл. И это управление, благое и достойное, предполагает непосредственное и неотступное усилие спасения Другого, формирует фигуру «