На восьмой день их ожидания Руди впал в уныние. Этого не мог не заметить Уллиграссор, который всегда находился рядом, словно тень. Перемену в настроении Руди заметили все странники, но поговорить с ним пожелал один лишь Уллиграссор.

– Почему грустишь, друг? – спросил он.

– Я не могу тебе честно ответить, ведь и сам не знаю, в чём причина, – растерянно ответил Руди.

– Тогда вспомни, что именно позволило унынию поработить тебя?

– Мне стало плохо после того, как я начал подслушивать разговоры Муниярда и Силгура. Они ни в чём не виноваты. Муниярд верно изложил суть происходящего там, где я жил. Силгур верно изложил суть того, чем я жил. Суть, которую я самонадеянно игнорировал. Тогда мне казалось, что я был прав, но сейчас ко мне пришло горькое осознание, что в том периоде зародилось моё самое большое заблуждение.

– Ты будешь прав при настоящем моменте, – успокаивал Уллиграссор, – вокруг тебя могут сменяться времена, обстоятельства, события и люди, но это будут именно те условия, которые наполнят твою правоту силой.

– Позволь узнать, дорогой Уллиграссор, – внезапно заговорил адепт вечного молчания Рарон, – сейчас ты так ловко вводишь в заблуждение этого человека, или самого себя?

Разразившись едким выпадом в их сторону, тем самым, осуждая один из любимейших принципов Уллиграссора, Рарон вновь погрузился в своё привычное состояние отрешённости. Уллиграссор не отвечал. У него были подходящие слова и убедительные доводы, объясняющие разумность избранной им позиции, но он знал, что Рарону нет никакого дела до его аргументов.

Его руки зачесались ещё сильнее. Уллиграссор вновь заплакал, но не из-за боли или пережитой обиды. Руди удивлённо наблюдал за тем, как слезинки капали на руки Уллиграссора и смешивались с кровью, которая сочилась из свежих разодранных участков его многострадальной кожи. Уллиграссор был абсолютно уверен, что так его раны заживали гораздо быстрее.

– Что с тобой? – спросил Руди.

– Моё вечное страдание, – ответил Уллиграссор.

– У других тоже так?

– Нет, у них всё хорошо.

– Тогда почему тебе так плохо?

– Мне не так уж и плохо, – возразил Уллиграссор, – и если для тебя всё то, что я переношу, кажется несносной мукой – это только лишь твоя беда.

– Но ты же сам сказал мне, что это – твоё вечное страдание!

– Я ошибся. Правда, иногда мне действительно бывает тяжело. Руки начинают невыносимо чесаться, если я ем недостаточно строганины. Вот сейчас мне явно недостаёт того, что имеется в моём скромном распоряжении. Вугго знает об этом и всё равно не заготавливает больше оленины и рыбы, чем обычно.

– Да, Вугго очень злой, – констатировал Руди, – но я помогу тебе. Бери четверть из моей доли.

– Ты уверен, что готов со мной поделиться? – оживлённо спросил Уллиграссор.

– Абсолютно. Не сомневаюсь, что смогу продержаться и без четверти этого, скажем так, неаппетитного куска. Я не привык к такой еде. Иногда мне проще голодать, чем есть. Не пропадать же добру.

Он отрезал чуть больше четверти предназначенной для его нужд оленины и положил жирный кусок в заранее протянутую Уллиграссором руку. Благодарность Уллиграссора возродила в Руди такую необходимую для него веру в то, что он не плохой человек. На время, уныние покинуло его. Оказалось, можно обрести радость, даруя её другому. Остальные странники не разделяли их приподнятого настроения, глядя на всё происходящее со спокойствием, и как показалось Руди, с огромным разочарованием. Но не только это его смущало.

Изо дня в день их оседлого ожидания нового пути, Руди недоумевал, глядя, как урна с прахом Авроры, лежала в стороне, за грудой камней. В местах, откуда он был родом, так обращались с отбросами. Пока каждый из них находил убежище внутри собственного купола, урна находилась под открытым небом. После череды «шалости ветряных духов», общепризнанная ценность была почти утеряна, погребённая под толщей белесой пыли.