Артур проглотил первые же слова, которые просились на язык, и кратко кивнул.

– О, да. Действительно ураган.

Он встретился с отцом глазами, лицо его пылало.

– Я… вряд ли я стану бриться, отец. У меня страшно болит голова.

В мгновение ока старший Дарейя пересек комнату и схватил Артура за руки.

– Болит голова, ты сказал? Как именно? Где? А горло?

– Нет! – Артур вырвался из его хватки. – Это все твое французское рагу! – рассмеялся он. – Так и стоит в желудке!

Он проскользнул мимо отца и устремился вверх по лестнице.

– Рагу? – отозвался тот. – Да, может быть. Сдается мне, я и сам его чувствую.

Артур встал как вкопанный, внезапно побелев.

– Ты… тоже?

Слова едва прошелестели в воздухе; взгляды их встретились – и скрестились, как дуэльные сабли.

Целых десять секунд оба молчали. Ни один не шелохнулся – Артур, стоя на лестнице и глядя вниз; отец его – в холле, устремив взгляд вверх. Кровь медленно отхлынула у него от лица, оставив лишь пурпурные пятна на переносице и над глазами. Поистине Дарейя Старший выглядел сейчас маской самой смерти.

Артур содрогнулся и, отведя взгляд, начал подниматься по оставшимся ступеням.

– Сын!

Он остановился, рука его вцепилась в перила.

– Да, отец?

– Запри сегодня свою дверь. Не то ветер будет стучать ею всю ночь.

– Хорошо, – выдохнул Артур и кинулся по лестнице к себе.

Внизу глухие шаги доктора Дарейи мерно и твердо кружили по полу виллы Дровяного озера. Иногда они прекращались, раздавался треск и шипение серной спички, затем приглушенный вздох, затем снова шаги…

Артур скорчился на пороге своей комнаты, склонив голову и впивая звуки снизу. В руках он сжимал двуствольный дробовик большого калибра… Стук… стук… стук…

Пауза, позвякивание стекла, бульканье жидкости. Вздох, шаги…

«Он хочет пить, – думал Артур. – Пить! Жажда…»

Буря снаружи неистовствовала. Молнии чертили небо между горами, заполняя долину зловещим мертвенным блеском. Барабаны грома рокотали неустанно.

Воздух внутри стал тяжким и застоялым от жарко пылавшего камина. Все двери и окна были заперты, масляные лампы слабо мерцали – бледным, анемичным светом.

Генри Дарейя подошел к подножию лестницы и устремил взгляд наверх. Артур нырнул обратно в комнату, сжимая в дрожащих руках ружье. Отец поставил ногу на первую ступеньку. Артур пал на одно колено, прижимая кулак ко рту, чтобы молитва не вырвалась сквозь стиснутые зубы.

Вторая ступенька… и третья… и еще одна. На четвертой он встал.

– Артур! – голос его разорвал тишину, будто треск кнута. – Артур! Не спустишься ли ко мне?

– Да, папа.

Подавленный, обмякший, будто тряпка, молодой Дарейя спустился на пять ступенек до площадки.

– Прекратим валять дурака! – горько молвил отец. – У меня сердце не на месте от страха. Завтра мы возвращаемся обратно в Нью-Йорк. Я сяду на первый же корабль в открытое море… Пожалуйста, иди сюда.

Он развернулся и сошел к себе в комнату. Артур проглотил слова, так и теснившиеся во рту и, оглушенный, последовал за ним.

Отец лежал на кровати, лицом вверх. Рядом на простыне громоздилась бухта веревки.

– Привяжи меня к столбикам кровати, – распорядился доктор Дарейя. – За обе руки и обе ноги.

Артур молча стоял и хватал ртом воздух.

– Делай, как я сказал!

– Но, отец, зачем же…

– Не будь идиотом! Ты же прочел книгу! Мы с тобой связаны кровью. Я всегда надеялся, что это Сесилия, но теперь уверен, что дело в тебе. Мне следовало обо всем догадаться еще той ночью двадцать лет назад, когда ты стал жаловаться на головную боль и кошмары… Скорее, у меня череп раскалывается… Привяжи меня!

Безмолвно, в агонии, пронзаемый собственной болью, Артур взялся за работу. Он привязал руки… затем ноги… – привязал к стальным столбикам настолько крепко, что отец ни на дюйм не мог приподняться с постели. Затем он задул все лампы и, не бросив на нового Прометея ни единого взгляда, взошел по лестнице к себе, захлопнул и запер за собою дверь.