С трудом пробравшись в гостиную, она указала на письменный стол.

– Думаю, стоит начать отсюда. Насколько я помню, там раньше лежало много разных бумаг. Надеюсь, с тех пор ничего не поменялось, – уже тише добавила она.

В её глазах проступили слёзы, в то время как губы всё ещё силились удержать непринуждённую улыбку.

– Можно? – спросил Никита, дотрагиваясь до ручки верхнего ящика.

– Да-да, конечно. Смотри всё, что нужно, – она немного помедлила, словно сомневаясь, стоит ли ей остаться, но потом решительно подняла глаза и с улыбкой сказала, – Я по дороге купила пирожных – пойду пока чайник поставлю.

Сёмка хотел было увязаться за ней, но Никита его вовремя остановил. Нужно было дать Веронике возможность побыть одной.

***

Ника остановилась перед закрытой дверью спальни, чувствуя, как учащённо бьётся её сердце. Разумеется, она спешила вовсе не на кухню. Просто хотелось улучить возможность и зайти в эту комнату без свидетелей.

Что с ней случится там? Заплачет? Ещё сильнее стянет томительной болью грудь или она не почувствует ничего? Вероника и сама не знала, какой будет её реакция. Это произошло слишком давно, чтобы она помнила. Казалось, всё должно уже восприниматься как данность, но ей до сих пор было больно. Она злилась, с трудом сдерживала себя, наблюдая за тем, как Никита подходит к столу, открывает ящик, достаёт стопку бумаг. Словно каждый предмет здесь принадлежал лишь ей, так что любое посягательство считалось недопустимым. Да, она понимала, как глупо это звучит, но ничего не могла с собой поделать. Оставалось только убежать. Но как она тогда позволила им сделать подобное с этим местом? Как всегда. Трусливо молчала, пытаясь доказать самой себе, что это верный выбор.

Кожа коснулась прохладного металла, и ручка мягко опустилась. Вероника поспешно вошла, словно боясь выпустить наружу нечто важное. Дыхание перехватило, и рука невольно потянулась к шее. Здесь не было такого беспорядка, как снаружи. То ли места ещё хватало и без этой комнаты, то ли у них всё же существовали какие-то внутренние границы. Через раскрытое окно в полумрак комнаты врывался луч света, отбрасываемый уличными фонарями. Идеально, без единой складки на большой кровати лежало белоснежное покрывало. У стены нетронутой стояла детская деревянная кроватка. Ника быстро перевела взгляд. С другой стороны на прикроватной тумбочке силуэтом виднелась фоторамка.

Вероника вытащила снимок и, прижавшись спиной к холодной стене, медленно опустилась прямо на пол. Протянув руку, она выставила фотографию на свет. На неё, улыбаясь, смотрели двое молодых людей. Каштановые пряди волос обрамляли лицо девушки, подчёркивая глубину её карих глаз, таки же тёмных, как и у мужчины. Это был день их свадьбы, Ника знала точно. Зарождающееся счастье, которому был отведён слишком короткий срок.

В комнате всё замерло. Стихли голоса за стеной. Слышно было лишь тихий шёпот:

– Почему мне так больно? Я ведь совсем вас не знаю… У меня нет ни одного воспоминания, за которое можно было бы ухватиться… Из глаз текут слёзы, но я ничего не чувствую. И всё же каждый раз мучаю себя мыслью, что не люблю вас. Я не вспоминаю о вас, но стоит лишь напомнить… Возможно, вам хочется, чтобы моя жизнь была свободна от чувства вины. Чтобы я просто приняла и отпустила… У меня не получается…

Ей одновременно хотелось порвать снимок и прижать его к губам. Чувства обманывали, возникали и угасали и, сменяя друг друга, забавлялись этой безжалостной игрой. Безразличие превращалось в съедающее изнутри чувство вины, чем-то похожее на сожаление и грусть. Но никогда не было настоящего тепла любви. Вместо него зияла пустота, постепенно наполнявшаяся злостью на свою жестокость и бессилие.