– Значит, вы полагаете, дело может ограничиться тюремным заключением?
– Почему бы нет? – развёл руками отец Себастьян. – Такие случаи – не редкость. Более того, чаще всего наказанием становится именно тюремное заключение. Да вот, зачем далеко ходить за примером: совсем недавно – этой осенью – один такой пособник колдуна, трубочист из Гаммельна, отделался обычным murus largus[39]. Всё зависит от добровольности признания обвиняемой и тяжести вины. Главное, чтобы жертву постигло искреннее раскаяние. Итак, что вы предложите?
Золтан задумался. Многолетняя, въевшаяся в кровь привычка сдерживать эмоции, как всегда в такие минуты, взяла верх. По пустому, равнодушному выражению его лица стороннему наблюдателю было трудно догадаться, что происходит у него в душе.
А происходило многое.
Среди инквизиторов встречались люди разные. В глубине души Хагг был уверен, что в процессе дознавания и выявления истины все зависит от того, какой человек берётся за дело. Брат Себастьян был и прав, и не прав. Если отрешиться от методов, инквизиция создала чёткую и хорошо продуманную систему ведения следствия и судебного процесса, ставшую эталоном даже для гражданской власти. Что до жестокости – эти свечи горели с обоих концов: жестокость шла не только сверху, но и снизу. Если только можно было так сказать – девчонке дико, неправдоподобно повезло, что её схватили сами церковники, без всякого доноса и людского оговора. В противном случае процесс уже давно состоялся бы. После множества публичных казней у народа уже вошло в привычку: если власти по первым, даже самым сомнительным слухам не принимают решительных мер и не прибегают к пыткам и сожжениям, народ сразу начинает вопить: «Эти судейские со своими жёнами и детьми пущай остерегаются! Их, должно быть, подкупили богачи, раз они так медлят! Все знатные семьи города предались магии; скоро можно будет просто пальцами показывать на ведьм! Но погодите, ваша очередь ещё придёт!»
Судя по происходящему в стране, их очередь уже пришла.
Золтану вспомнился не слишком давний разговор с господином Андерсоном (тревога недопонимания опять кольнула сердце: для чего, зачем он всё-таки везёт с собой чёртов улей?), когда тот говорил, что спасение Фландрии – в растущей ненависти между бедняками и богачами. О том, что эта ненависть ударит и по этим, и по тем, Золтану тогда это доказать не удалось. Сейчас бы, пожалуй, он нашёл подходящий аргумент…
О пытках следовало подумать особо. Регламент инквизиции допускал применение последовательно всего трех пыток – верёвкой, водой и огнем. Тяжесть их возрастала от первой к последней, поэтому нельзя было начинать пытать сразу, скажем, с третьей. Пытку могли и вообще не начать в случае сознания обвиняемого в предъявленном обвинении. Золтан знавал случаи из собственной практики, когда негодяи и заклятые враги католической Церкви лицемерным раскаянием не только избегали пытки, но и вообще наказания в привычном понимании. К тому же последние постановления предписывали проявлять определённое милосердие к детям, старикам и беременным женщинам.
Но признание почти немедленно повлекло бы за собою наказание, а этого было нельзя допустить. Был ли у девчонки шанс на оправдание? Наверное, нет.