Впереди были бесконечные просторы, многочисленные неизведанные миры.

«Как же не хочется возвращаться обратно! Даже думать об этом противно. За столько лет работы мне осточертел уютный дом и тихий городок. Стоп! А зачем возвращаться? Кто теперь меня сможет заставить это сделать? Я буду путешествовать столько, сколько пожелаю и вернусь обратно только, когда захочу! На родной планете меня ничего больше не держит» – думал молодой ученый.

Это было спонтанное, может быть даже глупое решение, совсем не подходящее для такого разумного и взвешенного человека, как Руно Вельда. Но все люди рано или поздно пытаются что-то изменить в себе или привычном укладе жизни. Так поступила Ида, и так, теперь, куда более легкомысленно, поступил Руно.

– Да, может быть, когда-нибудь потом, я пожалею об этом! – сказал он вслух. – Но сейчас мне хочется покоя и одиночества, перемены обстановки. А когда мне надоест, я просто, в любой момент, смогу вернуться домой! Правда, Кукум?

– Да, хозяин, мы вернемся домой, как только прикажете! – гулко отозвался корабль.

Все системы и приборы работали нормально, и лишь легкий гул давал понять о том, что Кукум летит на огромной скорости к далеким неизведанным мирам.

Ровно через неделю пан Анджей самолично отвез внучку в монастырь Святой Анны. Тихая обитель находилась в трех часах пути от усадьбы. Ее окружал густой, очень красивый лес.

– Не щадите Ядвигу, пани настоятельница! – говорил Падановский. – У девки башка дурью забита, хотела руки на себя наложить, такой грех чуть не сотворила! Пусть поживет у вас годик в трудах да молитвах, может в разум придет!

Аббатиса, маленькая тщедушная женщина в черном одеянии сочувственно кивала, слушая речь старого графа.

– Можете быть спокойны, дорогой пан Падановский, у нас и не такие исправлялись. Через годик вы ее не узнаете – станет смиренной и послушной, аки агнец божий. Можете навещать ее по воскресеньям…

Так началась новая, страшная жизнь Ядвиги, совеем не похожая на прежнюю – привольную. Первый месяц ее держали в тесной келье на хлебе и воде, так матушка аббатиса пыталась усмирить ее молодую, страстную плоть и сломать твердый, несокрушимый характер.

Девушку стало не узнать, настолько она похудела и побледнела, лишь серые глаза по-прежнему горели буйным, неукротимым огнем.

– Все равно убегу, все равно куда, лишь бы подальше отсюда! – вместо наскучивших псалмов и молитв шептали упрямые губы Ядвиги.

Она была очень сердита на дедушку. Как он мог? Как? Упечь ее сюда, тут же хуже, чем в тюрьме!

Девушка отказывалась от свиданий, и зря. Если бы старый граф увидел печальные перемены произошедшие с внучкой, то любящее сердце деда дрогнуло бы и он забрал бы ее домой, обязательно забрал бы!

Два сильнейших чувства: обида и любовь переполняли ее душу. Обида на дедушку и неугасаемая любовь к Адаму. Это мучительное и горькое чувство продолжало мучить Ядвигу. Прекрасный лекарь Кот снился ей ночами, он ласково разговаривал с ней, в ее видениях, обнимал и нежно целовал в губы. Никакие молитвы так и не избавили упрямую девушку от греховной страсти к женатому мужчине.

После месяца заточения, Ядвиге сделали послабление: разрешили выходить из кельи, принимать участие в общих трапезах с сестрами. А так же ей поручили выполнять обязанности скотницы: ухаживать за тремя коровами и старой кобылой, живущими при монастыре. Эта работа была ей в удовольствие: паненка убирала навоз, кормила и доила коров, но особенно ей нравилось ухаживать за лошадью. Старая серебристо-серая кляча чем-то напоминала ей ее любимого Снежка, по которому девушка особенно тосковала. Выполнив свои обязанности, Ядвига обнимала лошадку за теплую мохнатую шею, закрывала глаза и плакала, вспоминая своего чудесного коня.