Карл повернулся к кустам. Жесткие листья, заостренные и зубчатые по краю, отбивали охоту не только прятаться в их гуще, но и подходить близко.

– Чем? – спросил он у доброжелателя-невидимки.

– Смолкой!

– Это я понял, – говорить с кустами было непривычно. – Какой смолкой?

– Липучей!

Из кустов, сияющий и исцарапанный, выбрался мальчишка лет семи. Правой рукой он держал здоровенного жука-скорняка, крайне недовольного таким обращением. Сдавив жуку брюшко, юный советчик подставил палец к той стороне жука, которая находилась дальше всего от головных «ножниц»: роскошных, с королевскими зазубринами.

– Смотрите, синьор!

Карл Эмерих не успел вмешаться. Прыгнув к платформе, мальчишка молниеносно измазал «жучиной смолкой» отклеившийся край гематрицы и прижал печать к оградительному поручню. Платформа вздрогнула, подскочила на месте и перестала подавать признаки жизни.

«Приехали, – оценил Карл ситуацию. – Жизнь наладилась. Неумолимо».

– Красотища! – без церемоний выкинув жука обратно в кусты, мальчишка забрался на платформу, не ожидая приглашения. – А вы, синьор, меня за это подвезете. И дадите рычаг подергать.

– Тебе куда?

– В Рокка-Мьянму! К тетушке Фелиции!

– А ты уверен, что мы сможем поехать к тетушке Фелиции?

– А то!

В доказательство мальчишка пнул рычаг босой ногой. По счастью, не очень сильно – тронувшись с места, платформа раздумала набирать скорость, проехала метров десять и остановилась.

Карл отметил, что шла платформа тихо, без звука, как послушная девочка рядом с матерью.

– Ну ты гений… – тремя прыжками он догнал «кабриолет», забрался в кресло водителя и взялся за рычаг с твердым намерением оградить управление от пинков малолетнего умника. – Тебе повезло, нам по пути.

– Это вам повезло, синьор…

Они миновали плантацию древовидных медоносов, обвитых плющом-сладкоежкой. С плетей свисали лазурные гроздья цветов. Над плантацией кружили птицы, истребляя орды бабочек. Как знал Карл из туристического справочника, от скуки прочитанного в зале ожидания, трижды в год плющ обрывается здешними крестьянами и идет в давильню. А из полученного сока делается крепкий алкоголесодержащий напиток с легкой примесью галлюциногенов.

Напиток широко рекламировался в кафетериях космопорта.

Пробовать его Карл не рискнул.

– Как тебя зовут, парень?

– Лючано. Лючано Борготта. А вас, синьор?

– А меня – Карл Мария Родерик… Короче, зови меня синьором Карлом, и не ошибешься.

– У вас тут наша кукла, синьор Карлос…

– Хорошо, пусть будет Карлос… Постой-ка! В каком это смысле: ваша?

Карл обернулся через плечо. Случайный попутчик успел без спросу распотрошить его сумку и сейчас держал в руках марионетку, купленную Эмерихом в лавке поблизости от космопорта. Марионетка изображала комичного брамайна: голого, смуглого, бородатого, в набедренной повязке.

Гематрическая печать на коромысле марионетки, если дать ей один щелчок, приводила нити в движение, вынуждая куклу двигаться в танце. Два щелчка, и марионетка замирала без движения. Простенькая, дешевая гематрица, с ограниченным комплексом задач. Для игрушки – в самый раз.

Карл собирался подарить смешного брамайна одной капризной дамочке, чьей благосклонности добивался давно, с переменным успехом. Дамочка любила такие штуки. Впрочем, у него на куклу были еще и особые виды, ради которых «синьор Карлос» и предпринял путешествие в Рокка-Мьянму, пользуясь вынужденной задержкой.

– Ну, наша, – мальчишка потряс куклой, словно это все объясняло. – Я вам точно говорю, синьор Карлос: наша, и никаких смыслов…

Нити злополучного брамайна свисали из кулака нахала.

– Эта кукла моя, – медленно, словно говоря с умственно неполноценным, сообщил Карл, стараясь вполглаза следить за дорогой. – Я купил ее в лавке. У торговца. Заплатил деньги, и все такое.