– Говорю, не поможет!

– Здорово! Тогда вернемся к первоначальному плану!

– Ты о чем?

– Сейчас я тебя зарою и преспокойно отправлюсь странствовать по свету.

– Чтобы радовать публику старьем?

– В смысле "старьем"?

– А кто недавно просил у Всевышнего наделить его даром сочинять такие же восхитительные пьесы, какие сочинял дядюшка Пио?

– Ничего я у Всевышнего не просил, – отрицательно замотал головой Октавио, поразившись тому, насколько много кукла знала о его прошлом. – Просто мне захотелось выразить ему сожаление по поводу своей бездарности.

– Не надо скромничать. В твоем арсенале талантов хоть отбавляй: и верховая езда, и стрельба из пистолета, и чревовещание, и умение ловко управляться с моими размалеванными собратьями, выходящими на сцену вертепа словно живые артисты. Если бы я мог хлопать в ладоши, то обязательно бы поаплодировал. Уж поверь.

– Полнейшая чушь!

– Почему?

– Потому что вести беседу с неодушевленным предметом смахивает на безумие. Но скоро мы данное недоразумение исправим.

Не имея ни малейшего желания докапываться до истины, Октавио схватил куклу за нос, пролез через кусты и начал спускать по склону вниз.

– Какой же я неодушевленный предмет? – жалобно заверещала кукла, ужаснувшись жуткой перспективе быть заживо погребенной под толстым слоем земли.

– Самый что ни на есть настоящий.

– А способность воспроизводить осмысленную речь?

– Ерунда! Это всего лишь плод разыгравшегося воображения.

– А способность приводить лошадей в бешенство?

– Тоже ерунда! Лошади на дух не переносят умалишенных. Видимо, от них веет неприятной энергией.

– А способность к сочинительству? Заметь, я уже второй раз о нем упомянул.

– Стоп! – занеся куклу над могилой, Октавио приготовился разжать пальцы, но так и не смог этого сделать. Что-то заставило его повременить с похоронами и выслушать собеседника до конца. – Ну-ка, повтори последнюю фразу.

– Предлагаю заключить сделку. Ты записываешь с моих слов текст новой пьесы, затем ставишь ее в ближайшем городишке, и если реакция жителей окажется положительной, в чем у меня нет сомнений, мы становимся равноправными партнерами.

– А если жители поднимут твое творчество на смех?

– Зарывай сколько влезет. Сопротивляться не буду.

– Прямо сейчас прочесть что-нибудь сможешь?

– Неа. Мне нужно малость пораскинуть мозгами.

– Хорошо, вернемся к разговору завтра в полдень.

– Спасибо, приятель! Вот увидишь, наш тесный союз принесет нам обоим сплошную выгоду.

Могло даже показаться, что улыбка куклы стала еще шире. То же относилось к сузившимся на секунду глазам, которые априори не обладали свойством менять форму, потому что их нарисовали красками. Одним словом – волшебство, заставляющее серьезно задуматься над причинами его проявления. И Октавио думал, распрягая лошадь для ночного отдыха – вдруг это Бог решил проверить крепость веры своего раба, прислав к нему носатого искусителя, манипулирующего самыми сокровенными чувствами. Думал, допивая на сон грядущий остатки алкоголя, – правильно ли он поступил, сохранив носатому искусителю жизнь, вместо того чтобы с ним разделаться? Думал, расправляя соломенную лежанку на узком пятачке, расположенном невдалеке от тропинки, – как бы отнесся ко всему произошедшему дядюшка Пио? Наверняка пожурил бы нерадивого ученика, поддавшегося соблазну пополнить репертуар за счет жителя ада. В то же время никто не поднимал тему обмена бессмертной души на земные блага, следовательно отказ от партнерства ничем серьезным не грозил. Кроме выслушивания глупых претензий, разумеется.

Потом мысли начали путаться, вследствие чего Октавио вытащил из повозки толстый шерстяной плед, укрылся им с головой и погрузился в таинственный мир сновидений, представляющий собой набор разноцветных картинок, лишь отдаленно напоминающих окружающую действительность. То ему виделись родители, опечаленные пропажей сына, хотя их любовь ограничивались сугубо чтением нотаций да постоянным понуканием по поводу или без повода. То ему виделся дядюшка Пио, бегущий навстречу по брусчатке, но каждый раз исчезающий и перемещающийся назад, словно его путь – не прямая линия, а замкнутое кольцо. То ему виделся падре Антонио в шутовском наряде, укоризненно качающий головой. Дескать, всякого вероотступника ждет после смерти геенна огненная. Только при чем тут вероотступничество, если договор с силами зла не скреплен кровью? И, под конец, перед глазами возникла Эбигейл, чье дряхлое тело претерпело существенные изменения, обретя привлекательные девичьи формы – за исключением морщинистого лица, заканчивающегося все тем же страшным крючковатым носом.