– Делайте что сказано, – тихо повторяет он.

Поерзав, Фанни вскакивает и подходит к окну.

– Откройте ставень и выгляньте наружу. – Сидя в кресле спиной к окну, мистер Бартоломью лишь прислушивается к скрипу рамы. – Видите ли вы Спасителя на небесном троне подле Отца Его?

– Известно, нет, сэр, – оглядывается Фанни.

– А что там?

– Ничего. Тьма.

– Что во тьме?

Фанни бросает взгляд за окно.

– Только звезды. Небо чистое.

– Самые яркие мерцают?

Девушка снова выглядывает.

– Да, сэр.

– Отчего?

– Не знаю, сэр.

– Так я вам скажу. Они дрожат от смеха, ибо потешаются над вами от вашего рожденья и до самой кончины. Для них вы и весь ваш мир всего лишь цветная тень. Им все равно, верите вы в Христа иль нет. Грешница вы иль святая, потаскуха иль герцогиня. Им все едино, мужчина вы иль женщина, молоды иль стары. Им нет дела, что вам уготовано: рай иль ад, добро иль зло, муки иль блаженство. Вы рождены им на потеху, для коей куплены и мною. Под их светом вы всего лишь тварь, глухонемая, как Дик, и слепая, как сама Судьба. Они в грош не ставят вашу будущность, а ваше нынешнее прозябанье воспринимают как забавное зрелище, каким с высокого холма выглядит кровавая битва. Для них вы ничто, Фанни… Сказать, почему они тебя презирают?

Девушка молчит.

– Потому что не видят ответного презренья.

Фанни вглядывается в силуэт у камина.

– Как можно презирать звезды, сэр?

– А как ты выказываешь презренье человеку?

Девушка медлит с ответом.

– Отворачиваюсь, смеюсь над его желаньем.

– А ежели, скажем, сей человек – судья, кто несправедливо приговорил тебя к плетям и заточил в колодки?

– Стану доказывать свою невиновность.

– Но коль он не слышит?

Девушка молчит.

– Тогда придется тебе сидеть в колодках.

– Да, сэр.

– Разве сие правосудье?

– Нет.

– А теперь вообрази, что осудил тебя не судья, но ты сама и колодки твои не из дерева и железа, а из слепоты и глупости твоей. Что тогда?

– Невдомек мне, сэр, чего вам надобно.

Мистер Бартоломью подходит к камину.

– Гораздо большего, чем ты, Фанни.

– Чего?

– Довольно. Ступай к себе и спи, пока не разбудят.

Помешкав, девушка идет к двери, но возле скамейки задерживается, искоса глядя на молодого джентльмена:

– Скажите же, что вам угодно, милорд?

Ответом ей лишь взмах руки, указующей на дверь. Мистер Бартоломью поворачивается спиной, извещая о безоговорочном окончании аудиенции. Напоследок Фанни бросает еще один взгляд и, сделав никем не замеченный книксен, выходит из комнаты.

В тишине молодой джентльмен смотрит на умирающий огонь. Наконец переводит взгляд на скамейку, а затем отходит к окну и выглядывает наружу, будто сам хочет убедиться, что там одни лишь сияющие в небе звезды. Лицо его непроницаемо, но через миг с ним происходит еще одна парадоксальная метаморфоза: мужественные черты его размягчает та же кротость, что за все время одностороннего разговора читалась в лице девушки. Далее мистер Бартоломью тихо затворяет ставень и, расстегивая длинный жилет, шагает к кровати, где падает на колени и утыкается головой в ее край, словно человек, молящий о незаслуженном прощении, или малыш, ищущий спасения в маминой юбке.

Барнстапл, июня 17, четверг

Шестью неделями ранее в приходском лесу, что отсюда в десяти милях, собственноручно повесился неизвестный, факт чего засвидетельствован коронером, первоначальные изысканья коего не смогли выявить ни имени самоубийцы, ни причин его богомерзкого поступка, однако новые сведенья вселяют опасенья в гораздо худшем злодеянье. Стало известно, что покойник – глухонемой слуга джентльмена по имени Бартоломью, кто в последний день апреля в компании трех спутников направлялся в Бидефорд, но с той поры об нем иль его попутчиках никто не слышал. Допустимо, что в припадке безумного помешательства немой слуга всех убил, а тела спрятал, но затем, охваченный раскаяньем и страхом перед возмездьем, положил конец своей злосчастной жизни; вот только странно, что поныне никто из друзей мистера Бартоломью об нем не справился.