Я села на кровати, осторожно высвободила ноги из-под одеяла – смелее, смелее, – и спустила их на холодный линолеум. Холодный линолеум – значит, тело, в отличие от меня самой, прекрасно помнит, что существует холод. Значит, должно существовать тепло и много других вещей… Значит, можно встать и уйти.

Никуда ты не уйдешь.

Для тебя даже не предусмотрено никакой обуви – и намека нет на стоптанные больничные тапочки. Но – если бы они и были – куда бы ты пошла?.. Но я все-таки сделала первый шаг по казенной медицинской тверди – он дался неожиданно легко – и осторожно потрясла спящего Теймури за плечо.

Он мгновенно открыл еще не успевшие провалиться в сон глаза:

– Что?

– Ничего. Вы, кажется, заснули.

– Простите. Устал. Зачем вы встали? Ложитесь-ка обратно и не смейте высовывать нос из-под одеяла до моего особого распоряжения.

– Не разговаривайте со мной как с идиоткой. – А, собственно, ты и есть идиотка, жалкое многолетнее растение, вывороченное с корнем…

– Простите…

– Что со мной будет, доктор? – Я перевела тему, мне не хотелось, чтобы он извинялся передо мной.

– Подождем. Подождем. В вашей ситуации нужно только ждать.

– Сколько?

– Я не знаю, – искренне сказал он.

– А если не произойдет ничего такого, – слова давались мне с трудом, но все-таки я произнесла их, – если я ничего не вспомню. Что тогда?

– Вы производите впечатление умного человека. – Вот как! Лучший комплимент, который мне пришлось выслушать в этих стенах. – Мозг в целом не поврежден, заявляю вам это ответственно, как нейрохирург. А амнезия – вещь прихотливая и до конца не изученная… В вашем случае, как мне кажется, это скорее психологический фактор. Могло случиться, что вашей психике почему-то просто не хватило запаса прочности, она сломалась, как игрушка, отказалась вам служить. Такое тоже бывает.

– Но кто-то же может ее починить, – я не хотела отпускать врача, я все трепала и трепала его за холку. – Кто-то же может помочь мне…

– Окрепнете немного, и вами займутся психиатры. Вам снятся сны?

Вопрос застал меня врасплох. Снятся ли мне сны? Я вдруг поняла, что ни разу – с тех пор, как пришла в себя, – не видела ни одного сна. Ни одного намека даже на легкую цветную рябь – сплошная чернота, сплошной провал.

– Нет. Я не вижу снов.

– Тогда караульте их, позвольте им подойти близко. Если что-то появится, будем считать это маленькой победой. А сейчас сойдемся на том, что ваша психика просто взяла тайм-аут. Позволю себе повториться – никаких серьезных повреждений нет. В медицинском плане ваш случай даже трудно классифицировать, – он нагнулся ко мне, – мне кажется, что вы так сильно хотели забыть что-то в своем прошлом, что даже подбили на это свой собственный организм, сделали его соучастником…

– О чем вы говорите?! – Я с ужасом смотрела на Теймури. – В чем вы подозреваете меня?

Боже мой, боже мой, – капитан Лапицкий, ужасающие фотографии; трупы, кружащие, как стервятники, над моим беспамятством, – неужели все это действительно связано со мной и сейчас этот милый, немного циничный грузин предъявит мне обвинение?..

Но он не предъявил обвинения, он просто попытался лениво успокоить меня. Скорее всего Теймури был болезненно честолюбив, как все южане (не была ли война между Севером и Югом войной честолюбий? – какие только мысли не забираются в опустевшую голову, – но хоть обрывок мировой истории тебе известен…). Выйдя из комы, я вышла и из-под его опеки. И перестала представлять для него интерес – так, отработанный материал, уже прошедшая головная боль. Настолько прошедшая, что можно случайно забрести ко мне в палату и даже прикорнуть на минутку на стуле по этому поводу…