Они не успокаивались, пытались плести новые интриги, и опять следовало поражение с понижением. Из членов Политбюро в кандидаты. Потом исключить из Политбюро, оставить только членами ЦК партии. Потом и из членов ЦК… Скатывались, как по лестнице, больно стукаясь об очередные ступени. Нет, Сталин еще не был всесильным. Даже партийная газета «Правда» позволяла себе не слушаться его указаний. Но по мере побед власть Иосифа Виссарионовича крепла. Он все более определенно проводил собственный курс. Ставил задачу: «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке».

В январе 1926 г. в работе «Об основах ленинизма» он уже прямо доказывал, что СССР обладает всеми необходимыми ресурсами для построения социализма в одиночку. А в ноябре 1926 г. на XV партийной конференции оппозиция Троцкого, Зиновьева и Каменева подверглась сокрушительному разгрому. На этой же конференции были приняты тезисы о «построении социализма в одной стране» и программа ускоренной индустриализации. В решениях указывалось: «Надо стремиться к тому, чтобы в минимальный исторический срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран» [67].

Нет, оппоненты и теперь не угомонились. Подвергли эти установки ожесточенной травле. Точнее, повторимся, дело было не в установках. В другое время и сам Троцкий выступал за индустриализацию. По своим методикам, своим схемам, с помощью иностранцев. Через него американский «Чейз Нешнл банк» заключил баснословно выгодный контракт на поставку оборудования для Днепрогэса. Но если об индустриализации заговорил Сталин, требовалось разнести его в пух и прах, выставить дилетантом и предсказать полные провалы планов. Главный вопрос оставался все тем же – кому будет принадлежать власть? Не какую политику проводить, а кто ее будет проводить?

Осенью 1927 г. Троцкий, Зиновьев и Каменев взялись организовывать собственные митинги, и их «подсадные утки» в толпе рабочих выкрикивали: «Да здравствуют истинные вожди революции». Хотя реальное влияние «истинных вождей» неукоснительно падало. Большинству коммунистов они со своими дрязгами просто надоели. По воспоминаниям секретаря Троцкого В. Кибальчича, в последних партийных баталиях число их сторонников в Москве и Ленинграде оценивалось в 400–600 человек [140]. Какая уж тут сила? Наивернейший помощник Троцкого, Адольф Иоффе, смог выразить преданность кумиру только тем, что покончил с собой. 7 ноября 1927 г., в 10-ю годовщину революции, предводители оппозиции пошли ва-банк, попытались устроить беспорядки и альтернативные демонстрации.

Свои лозунги и портреты «вождей» оппозиция повывешивала на стены домов, где жили сами «вожди». На углу Воздвиженки и Моховой появились огромные портреты Троцкого и Зиновьева. Как вспоминал троцкист И. Павлов, с крыши сталинисты пытались сорвать их баграми. «Активную оборону своих портретов вели оригиналы. Вооружившись половой щеткой с длинным черенком, Троцкий энергично отбивал атаки» [93]. Да, это, наверное, выглядело символично. Еще недавно всемогущий Троцкий защищает шваброй собственный портрет… За хулиганские выходки 90 руководителей оппозиции выгнали из партии, отправили в ссылки. Нет, еще не в тюрьмы. Троцкого выслали в Алма-Ату, остальных – в другие провинциальные города.

Но по мере падения фигур, связанных с «закулисой», кончилось золотое время для иностранцев. Их начали прижимать – как бы неофициально, без шума, но вполне однозначно. Переговоры с Круппом и другими промышленниками о сдаче в аренду советских предприятий были свернуты. Строительство заводов «Юнкерса» в Филях и Харькове подверглось ревизиям. Накопали массу претензий, и в 1927 г. СССР расторг договор с выплатой германской стороне 3,5 млн. руб., а недостроенные заводы взял под свое управление. Пришла пора и для бизнесменов, нахапавших концессии на добычу полезных ископаемых, лес, пушнину и т. п. На словах их по-прежнему обхаживали. Они завозили оборудование, налаживали производство, раскатывая губы на крутые прибыли. Но у них неожиданно начинались «неприятности». Принимались бастовать рабочие, требуя непомерную зарплату. Возникали перебои с транспортом или другие помехи. А советские чиновники выискивали в концессионных договорах пункты, которые не выполнялись. Придирались к ним, и советская сторона требовала расторжения договоров.