Но, как говорили одесские блатные, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

В один несчастливый день Николай, столковавшись с двумя пассажирами за один доллар с каждого доставить их в небольшой приграничный городок, помогал им усесться в свое незатейливое такси. Внезапно летевшая на бешеной скорости «копейка», не вписавшись в кривую, со всего хода врезалась в заднее крыло «Запорожца», отбросив его в кювет.

Один из пассажиров Николая погиб на месте; сам Николай был тяжело травмирован и два месяца пролежал в больнице с многочисленными переломами и повреждениями внутренних органов.

«Запорожец» был изуродован до неузнаваемости и восстановлению не подлежал; новое «средство протезирования» можно было получить лишь через десять неумолимых лет. Пьяный водитель «Жигулей» погиб на месте происшествия, «копейку» смяло в драбадан, с небогатых родственников пьяницы не удалось получить ни гроша даже через суд. Скудные сбережения, как в прорву, ушли на лечение. Круг нищеты для Николая Кошелева вновь замкнулся; сердобольный брат Дмитрий вовсе махнул на неудачника рукой и навсегда забыл о его существовании, ведя жизнь обособленно, в соответствии с собственными правилами.

***

В определенных условиях подобные Дмитрию индивидуумы при наличии хитрости и трудолюбия кое-чего добивались в жизни. Беда же Кошелева была в том, что он ужасно не любил трудиться.

Дмитрий был буквально пропитан ленью, как каша маслом. Она будто сочилась из всех пор его узкоплечего тела со слегка выпирающим животиком, когда Кошелев, развалясь в кресле с огромной чашкой чая в руке, гнусавым голоском изрекал, вяло потрясая свободной кистью: «Труд во всех его проявлениях мне противопоказа-а-ан!»

Продержись Советская власть на своих глиняных ногах еще хотя бы десяток-другой лет – так и просидел бы Кошелев всю свою сознательную жизнь в кресле: на работе – в невысоком руководящем, дома же – в широком велюровом. Но свистнули ветры перемен – и довелось Димочке, скрепя сердце и скрипя зубами, выбираться из кресел на вольный воздух. Ибо за придание блеска штанам в рабочем кресле стали платить до обидного мало и не всегда, за сибаритское же возлежание в кресле домашнем не платили еще никому и никогда.

Хочешь-не-хочешь, а пришлось Кошелеву превращаться из диванного лентяя в лентяя кипучего. Уволившись со службы государевой, он суетился и бегал – зимой и летом, в зной и стужу в поисках заработков легких и обильных, абсолютно не желая строить бизнес по кирпичикам долго и терпеливо, вкладывая деньги в развитие и довольствуясь малым. Но увы и ах – проклятые обожаемые крупные купюры нигде не лежали стройными штабелями, и никто не горел желанием платить Кошелеву за красивые глаза, коими, кстати, он и не обладал. А посему приходилось нашему герою – ведь кушать-то хоцца! – зарабатывать на кусочек хлебушка способами самыми прозаическими, лелея в душе голубую мечту о завтрашнем благополучии. Настоящих друзей в силу вздорности характера Дмитрий не имел – в основном индифферентных знакомцев – а посему выписывать кренделя по мегаполису ему приходилось в скучном одиночестве.

Для воплощения эфемерной бирюзовой мечты в реальный, гладкий и тяжелый золотой слиток нужна была свежая, нетривиальная идея. Нечто совершенно оригинальное и особое. Что-то этакое, которое произведет фурор в застоявшемся болоте однообразия и серости.

Но – что? Все мыслимое и немыслимое уже внедрено в пестрый потребительский рынок ушлыми людишками, не стоившими его, великого Кошелева, обкусанного ногтя.

Ну почему, почему какие-то быки колхозные на поверку оказались – и каждый приходящий день оказываются – умнее, догадливее, сообразительнее, расторопнее Меня? А?! По-че-му-у-у?!! Отчего они догадываются махнуть прямиком через игровое поле, срезав угол, и становятся чемпионами, в то время как я, хитрый и мудрый, ковыляю, дурак дураком, в числе последних по четко обозначенной беговой дорожке?