Это ей ничуть не помешало. Она, как и прежде, зажгла свет, озаривший всю улицу, и принялась за работу. Я переживал, что она все же могла пораниться, получить вывих или растяжение, и хотел посмотреть, не нужна ли ей помощь. А возможно, мне просто было интересно, чем она там занимается в столь ранний час, и я пошел посмотреть. Подходя ближе к витрине, я услышал музыку и только сейчас заметил надпись на окне. Это был музыкальный магазин. Я заглянул в окно. Играла незнакомая мне музыка. Звук был чистым, и складывалось впечатление, что играл живой оркестр, и играл он очень хорошо. За окном я увидел большие стойки с музыкальными дисками, повсюду были красочные постеры, а с потолка свисала огромная стеклянная люстра. Вся атмосфера магазина была наполнена светом, музыкой и легкостью. Я увидел, как с той же легкостью порхала от одной полки к другой девушка. Ее длинные светлые волосы спадали на плечи и двигались в такт музыке, словно управляемые невидимой рукой дирижера. Она кружилась под музыку, раскрыв объятия и запрокинув голову. Я видел улыбку на ее устах, но никак не мог понять, чему она так радуется. А она продолжала кружиться, разливая тепло и свет по всему залу и за его пределы. Я был поражен ее красотой. Я стоял по ту сторону стекла, мне в лицо без конца летел снег, а я уставился на нее, как на экран телевизора, и казалось, то был далекий, манящий, чуждый и недосягаемый мир.

Когда девушка остановилась, я побоялся, что она может меня увидеть, и поспешил уйти. Пятясь спиной от двери, я поскользнулся и рухнул на землю. В момент падения я чувствовал себя грязным мешком с картошкой, который с силой выбросили из вагона проезжающего товарняка. Мое худощавое тельце бултыхалось в огромном бушлате, и это смягчило мое падение. От меня даже полетели клубы пыли, быстро осев черной пеленой под тяжестью падающего снега. Я лежал и не мог прийти в себя, и вовсе не от удара в затылок. Тот удар был много сильнее и проник в самое сердце. На лицо неторопливо садились снежинки, а я лежал и смотрел, как некоторые из них от моего горячего дыхания тают прямо на лету и тяжелыми каплями падают в мои открытие глаза.

На следующий и все последующие дни до самой весны я вставал еще раньше и убирал дорожку перед ее магазином. И каждое утро любовался теплым светом из ее окон, чуть слышными разливами непонятной музыки и ее головокружительными танцами.

Весной того же года произошел случай, который впоследствии изменил всю мою жизнь, но тогда я этому, конечно же, не придал должного значения. Был солнечный день. Снег уже почти сошел, и площадь вокзала понемногу начинала приобретать свой обычный вид после открывшегося половодья. Дело было в том, что весь выпавший снег мы сгребали в одну кучу, которая росла с каждым днем. За ней раз в неделю приезжала машина. Но, как и во всем, здесь тоже экономили, а может, обыденная халатность, но за снегом приезжали крайне редко. Начальство, во избежание проверок, заставляло нас сгребать снег в самые дальние углы, подальше от глаз, перелопачивать, утрамбовывать, разве что есть его не заставляли. Поэтому с внезапно наступившей весной все быстро начало таять, превращая узенькие улочки в небольшие ручейки, а чуть позже – в полноводные реки. Уже ничего с этим нельзя было поделать, поэтому по большей части мы следили, чтобы талый снег не подтопил никакой подвал и чтобы люди хотя бы прыжками, но могли добраться до метро или к вокзалу. В воздухе чувствовалась весна, и ничто не могло огорчить людей, так долго ждавших первых теплых лучей солнца. Мы сидели с Холбеком в стороне так, чтобы не попасться на глаза диспетчеру, и, как и все остальные, радовались внезапно наступившей весне. Особенно радовался теплым лучам Холбек, хоть и привыкший за много лет к промозглой столичной погоде, но все же скучавший по палящим лучам южного солнца.