* 

Ой, какой ты у меня храбренький! – пропела

она. – А я, когда увидела тебя там, в «Волнушке», не

знала, что и подумать. Делаешь шикарный заказ, а одет

хуже задрипанного инженера.

* 

Был когда-то такой принц – Гарун-аль-Рашид. Он

любил переодеться в простое платье и побродить среди

своих подданных. – Я присел рядом и принялся рассте

гивать ее пуговицы.

* 

Так ты – принц? Ты и вправду принц? – Она

умело занялась моей одеждой.

* 

Самый натуральный…

Наконец-то я справился с ее пуговками и начал освобождать ее от костюмчика.

– Ой, какой ты горячий… – прошептала она. – Люби меня сильно-сильно, обещаешь? Ты мне так понравился сегодня…

Она продолжала еще что-то шептать, но я уже не различал смысла слов. Ее облик более не воспринимался мною как вульгарный. Скорее, вульгарно вел себя я, набросившись на нее как изголодавшийся, переполненный похотью и спермой самец.

Это была одна из самых чудесных ночей в моей жизни. Может быть, самая чудесная…

Разбудил меня неясный шорох:

Я разлепил веки.

За окном занимался бледный рассвет. Накрапывал мелкий дождик.

Нагая Алина стояла возле кресла, куда вчера сама же зашвырнула мою одежду, и воровато шарила по моим карманам.

– Алина!

Она вздрогнула и как-то жалко, заискивающе улыбнулась:

– Я… я просто хотела посмотреть… то есть это упало, а я хотела поднять…

Мое романтическое настроение как ветром сдуло. Все очарование минувшей ночи рассеялось бесповоротно.

Я нехотя поднялся и подошел к ней, имея огромное желание влепить ей оплеуху. Она виновато сжалась, даже ее яблочные груди сморщились. Я достал несколько кредиток и налепил ей на плечи, как погоны.

* 

Держи! Пять минут на сборы, и чтобы духу твоего

здесь не было!

* 

Но, миленький… – залепетала она. – Ничего же

не случилось… Ты был такой ласковый…

* 

Одевайся, не то вылетишь на лестницу в чем мать

родила.

Я отрешенно наблюдал, как она влезает сначала в свои невесомые трусики, затем в смявшийся костюм. Ее прелести более меня не волновали. Просто я не хотел, чтобы она умыкнула что-нибудь из квартиры.

Затем я подумал, что стоит заглянуть в ее сумочку. И точно: там покоились две золоченые ложки из моего парадного столового набора.

Она принялась опять что-то лепетать в свое оправдание, но я взял ее за руку, выволок в прихожую и подтолкнул к двери:

* 

Мотай, с попутным ветерком!

Она просящее посмотрела на меня:

* 

Миленький, а там дождик…

* 

Иди, иди! Не сахарная.

Она усмехнулась. В дерзких глазах был вызов.

– Знаешь что, миленький? А пошел ты… – И она загнула фразу, от которой поперхнулся бы и завзятый матерщинник.

Ее каблучки звонко зацокали по узорчатой плитке, которой была выложена лестничная площадка.

Вот дурища! Я намеревался провести с ней несколько дней, щедро одарить… Она сама все испортила, шлюха! Ну и пусть катится!

Я прошел в комнату и раскрыл створки шкафа. Ого! Гардеробчик-то у меня завидный! Я насчитал четыре костюма: классическую черную тройку, темно-коричневый, светлый летний и джинсовый. Кроме того, я обнаружил три новые куртки, двенадцать сорочек, шесть пар обуви и груду всевозможного белья – все прекрасного качества,

А вообще-то надо поближе познакомиться с доставшимся мне «наследством». Кажется, у меня есть машина, которую я умею водить, и дача где-то в престижном курортном пригороде.

Вот и ключи от машины – висят на бронзовом гвоздике возле зеркала, как и говорил Мамалыгин.

Через полчаса я спустился во внутренний двор нашего дома – тихий, зеленый, чистый, без помоек и мусора. В песочнице возилось несколько малышей. В глубине тянулись капитальные кирпичные гаражи. На одном из них я заприметил табличку с номером моей квартиры – «32».