Весна ведь! Весна!

До рассвета несколько часов остается. Успеет добраться домой и немного поспать.

У нее было отличное настроение. От того, что добытые ею сведения привели к поимке шайки, что отличился тятенька, что впереди новый яркий день.

Она потянулась и рассмеялась.

Как хорошо!

И тут из полумрака двора, что начинался за зданием сыскной части, глянули на Нюрку чьи-то жгучие глаза. Она не увидела их, скорее почувствовала, и аж судорога по спине прошла – таким страшным был тот взгляд.

Это еще кто?

Она вгляделась в мрак, но ничего не увидела.

Показалось. Наверное, от пережитого волнения.

Нюрка перекрестилась, три раза сплюнула через плечо и потопала в сторону Кирочной.

Тятенька в тот день ни на завтрак, ни на обед не пришел, и Нюрка уговорила няньку послать ее с харчами в часть.

Фефа в последние дни сама не своя была. Видела, что Афанасий мается животом все сильней, поэтому, несмотря на суровый запрет посылать девочку в сыскную, согласилась и собрала для Нюры узелок.

– И то правда. Пущай хоть раз на дню поест домашнего. А если ругаться станет, скажи, что я во всем виноватая.

– Не скажу. Мы вдвоем придумали.

– Он на тебя еще с того разу сердится.

– Я еду оставлю и сразу домой.

– Ладно. Только смотри – без обману!

– Да когда я тебя обманывала? – выпучила глазюки Нюрка.

Фефа обомлела от такого нахальства, рот открыла, чтобы ответить как следует, но не успела: колобродницы уж и след простыл.

До сыскной она добралась в два счета. Сунулась сразу в кабинет и отпрянула.

У тятеньки были гости. Хотя какие гости! Должно быть, по делу.

– Лохвицкий Иннокентий Рудольфович? – послышался густой голос. – Знаю его. Доводилось пересекаться. Пренеприятный тип. Высокомерный. На всех, кто ниже, свысока глядел. С прислугой не здоровался, словно и не замечал. Сноб, одним словом.

Нюрка заглянула в щелочку. Напротив полицейского надзирателя сидел пожилой господин – по виду из служащих или профессоров – и разглядывал фотографический снимок.

– Сейчас человека ножом пырнуть что чихнуть, вы правы. А где нашли труп, господин Чебнев?

– На Шпалерной. Почти на перекрестке с Таврической.

– Так там вроде бы место открытое.

– Тело в посадки оттащили.

– Оттащили? То есть грабителей несколько было?

– Может, несколько, может, один, только силы недюжинной. В господине Лохвицком весу пудов восемь, не меньше.

– А что взяли, позвольте полюбопытствовать?

– Да что обычно берут. Кошелек, часы. Есть, правда, странность одна.

Тятенька замялся и взглянул на собеседника с сомнением.

– Если это тайна следствия, то простите, ради бога, не хотел быть навязчивым. По старой памяти, так сказать.

Афанасий Силыч сразу стушевался и извиняющимся тоном сказал:

– Не особо и тайна, Аркадий Нестерович. Просто подумал, что теперь вам наша докука без надобности. Скуку навевает.

– Отнюдь. Иногда, знаете ли, полезно бывает мозги размять. Так что, если вы не против, я бы послушал.

– Бумажник и часы взяли, а перстень дорогой и сигаретница серебряная в целости остались.

– Перстень снять с руки не так-то просто, а портсигар убийца мог не найти.

– Колечко Лохвицкий на мизинце носил, снималось легко, а сигаретница в кармане лежала, топырилась. Считай, что на виду.

– Допустим, преступника спугнули.

– Я тоже этой версии придерживаюсь, только кошелек убитый в потайном кармане держал. Пуговку преступник не с мясом выдрал, а расстегнул. То есть время было.

– Я так понимаю, что на пуговке отпечатки нашли, и в картотеке их, конечно, нет.

– Совершенно верно, Аркадий Нестерович. Пуговица гладкая, на ней указательный палец хорошо отпечатался.

– То есть преступник или неопытный совсем, или ему, пардон, плевать на отпечатки…