В первый миг я застыла изваянием, потрясенная подобным поворотом, но, когда его язык попытался разомкнуть мои плотно сжатые губы, протестующе замычала и уперлась руками ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Виконт рыкнул и, не прекращая поцелуя, одним движением вновь скрутил мне руки за спиной. Больно не было, зато гадкое ощущение, будто меня используют, как половую тряпку, жгло душу, рождая волны отчаяния, ненависти и безнадежности. А от осознания того, что я ничего не могу ему противопоставить, почти выворачивало наизнанку. Глаза жгло от набежавших слез, хотелось оттолкнуть его и разрыдаться, вцепиться ему в рожу, но… я не могла. Я даже укусить его не могла, потому что до сих пор язык Тирана блуждал по губам в надежде проникнуть чуть глубже, туда, куда я его пускать не собиралась и под страхом смерти.

Горячая слеза сорвалась с ресниц и прочертила дорожку на левой щеке, и мой мучитель не мог этого не заметить. Резко отстранившись, Тиран смерил меня внимательным взглядом и, оценив состояние, помрачнел.

— Я настолько тебе неприятен? — холодно спросил он, но спокойствие это было обманчивым.

За три года я уже научилась читать по его глазам, и сейчас мне было откровенно страшно, но, несмотря на это, я все-таки выдавила из себя встречный вопрос:

— А вы как думаете?!

В тот же миг я обрела свободу, а Тиран развернулся и быстрым шагом вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Тут же из коридора донесся грохот и звон разбитого стекла. Красивая была ваза. Старинная.

— Отправляемся завтра на рассвете, — услышала глухой голос. — Будь готова.

И это стало последней каплей. Обессиленно опустившись на пол, я долго-долго терла губы рукавом и подолом платья в надежде содрать, пусть даже вместе с кожей, след от его прикосновений. Слез не было, равно как и мыслей в голове. Странная апатия охватила меня целиком, периодически пропуская сквозь пелену безразличия отголоски ненависти, бессильной злости и отчаяния.

Сколько так просидела в библиотеке, не знаю, но очнулась от оцепенения я глубокой ночью. Быстро прошла в свою комнату и, не раздеваясь, завалилась спать. Времени на сон и так осталось немного.

На рассвете от графского дома отъехало две кареты. Одна была безлико черной, без опознавательных знаков, и везла в своем нутре молчаливую светловолосую девушку, с безразличием смотрящую прямо перед собой пустым взглядом. Казалось, Ларина смирилась со своей участью, поскольку безропотно надела простое платье из мешковины, подпоясанное обычной веревкой, и даже не удивилась, когда ее, босую, повели на улицу. Сопровождал графскую дочку мрачного вида бугай с лицом явно разбойничьего вида. И только черно-серая ряса да золотой медальон Двуединого на шее монаха развеивали все подозрения относительно его добропорядочности, ведь божий знак был единственным «украшением», которое нельзя было подделать.

Попрощаться с Ларой я не успела. Ее быстро провели через холл мимо меня и усадили в карету. Глупое желание помахать ей вслед я задавила на корню. И так бедняжке сейчас тяжело, не хватало еще желать ей счастливого пути. Пути в никуда.

Когда карета развернулась и направилась к воротам, в окне я увидела Ларину. Все то же безразличие на лице, та же покорность, вот только в глазах ее стояли слезы, которые теперь никогда не прольются, ведь в храме божьем не поощряется слабость духа. Бедная Лара.

— Идем, дорогая, — за руку меня ухватил подошедший сзади Тиран и ласково сжал холодные пальцы в своей теплой ладони. — Замерзла, сестренка? — поинтересовался он, тепло мне улыбаясь, будто бы я и в самом деле была его любимой сестрой. — Накинь, а то простынешь.