крикнула тетушка Эвви, но теперь она обращалась к облаку пыли, поднятому машиной Джорджа Миры; ему все же удалось сбежать.

Она еще пару минут постояла у почтового ящика, глядя вслед почтальону. Для нее писем не было; теперь ей редко приходили письма. Большинство ее знакомых, умевших писать, уже отошли в мир иной. И ей что-то подсказывало, что она скоро последует за ними. Грядущее лето вызывало у нее дурные предчувствия. Она могла запросто говорить о рано вышедших из подвалов мышах и о сполохах ночных зарниц, но она никому не рассказывала о своих смутных страхах, о притаившейся где-то за горизонтом жаре, припавшей к земле, как отощавший, но все еще сильный зверь, весь покрытый коростой, с глазами красными, будто тлеющие угли; о своих снах, где жарило солнце и не было тени, а были лишь жажда и зной; о беспричинных слезах по утрам – горьких слезах, что не дают облегчения, а разъедают глаза, как горячий августовский пот. Она чуяла запах безумия в ветре, который еще не поднялся.

– Джордж Мира, старый ты пердун, – произнесла тетушка Эвви с сочным мэнским акцентом, что придает каждому слову одновременно и грозное, и нелепое звучание.

Она заковыляла обратно к дому, опираясь на трость «Бостон пост», которую ей вручили на торжественной церемонии в мэрии за сомнительное достижение – благополучно дожить до старости. Неудивительно, размышляла она, что эта паршивая газетенка оказалась на грани банкротства.

Тетушка Эвви помедлила на крыльце, глядя на небо, все еще по-весеннему нежное и прозрачное. Но она явственно ощущала: что-то грядет. Что-то жаркое, что-то злое.

Прошлым летом, когда левое заднее колесо старенького «ягуара» Вика Трентона начало как-то странно стучать, именно Джордж Мира посоветовал Вику обратиться в мастерскую Джо Камбера на окраине Касл-Рока.

– Он вообще странный малый, и у него странный подход к работе, – сказал Мира Вику в тот день, когда Вик вышел к почтовому ящику. – Говорит, сколько оно будет стоить, потом делает свою работу и берет ровно столько, сколько сказал. Ни цента больше. Странный способ ведения бизнеса, да? – Мира поехал дальше, а Вик еще долго стоял, размышляя, говорил ли почтальон всерьез или это была какая-то малопонятная мэнская шутка.

Но он все-таки позвонил Камберу, и однажды в июле (не таком жарком, каким будет июль на следующий год) они с Донной и Тэдом все вместе поехали в мастерскую. Путь действительно был неблизкий, Вику пришлось дважды остановиться, чтобы спросить дорогу, и именно с того дня он стал называть эту дальнюю окраину Касл-Рока Восточной Задницей Мира.

Когда он въезжал во двор Камбера, заднее колесо застучало еще сильнее. Тэд, тогда трехлетний малыш, сидел на коленях у Донны и звонко смеялся; ему всегда нравилось кататься на папиной машине «без крыши». Сама Донна тоже была в замечательном настроении.

Во дворе им встретился парнишка лет восьми-девяти, лупивший по старому бейсбольному мячу совсем уже древней битой. Мяч летел, ударялся о стену сарая – где, видимо, и размещался гараж мистера Камбера, подумал Вик, – и катился обратно.

– Привет, – сказал мальчик. – Вы мистер Трентон?

– Да, это я, – сказал Вик.

– Я позову папу.

Мальчик пошел в сарай.

Трентоны выбрались из машины, и Вик присел на корточки рядом с испорченным колесом. Наверное, все-таки стоило съездить в Портленд. Здешняя мастерская как-то не вызывала доверия; у Камбера даже не было вывески.

Его размышления прервал нервный голос жены:

– О боже, Вик…

Он быстро поднялся и увидел огромного пса, выходившего из сарая. Поначалу он даже не понял, точно ли это собака или какой-то лохматый уродливый пони неизвестной породы. Но как только пес вышел на свет, Вик увидел его печальные глаза и узнал сенбернара.