Я хмыкнул и кивнул. Это был сильный аргумент. Но одна история обмана не может быть мерилом целого мира, в котором мы – как человек со свечкой в подземном лабиринте, и если на то пошло, я тоже видел кое-что чудесное, по крайней мере, мне оно показалось именно таким, поэтому я не сдавался.

– Ну, а про клиническую смерть я даже знаю, что ты скажешь: мол, наш мозг устроен-то по одному принципу, и по каким-то ещенеоткрытым причинам, в момент кислородного голодания он продуцирует совершенно одинаковые галлюцинации или видения….

Юра активно закивал и развел руки в стороны, как бы говоря, вот видишь, ты не такой глупый, сам дошел наконец до истины.

– Но ты не учитываешь одну решающую мелочь, – я хитро улыбнулся, – почему-то все люди, из разных стран с разными вероисповеданиями, или полным его отсутствием, и культурным опытом, видят неизменно какое-то существо, решающее, останется ли душа в том мире или вернётся в этот. И вот пока мы с мольбами и проклятиями реанимируем тело, кто-то решает, оживет оно или нет. Причем тут мозг или кислородное голодание? Факт: как только душа или личность, назови как хочешь, получает разрешение или приказ вернуться в тело, оно оживает, а до этого, несмотря на все наши сверхнаучные усилия – оно мертво.

– Ну и что? – упрямо сказал Юра, хмурясь, он и сам слышал пару таких признаний из первых уст – в кардиологии люди иногда оказываются между двумя мирами.

– А то, – я сладко улыбнулся, – что ты проиграл…

И тут дверь ординаторской вдруг распахнулась, на пороге стояла взъерошенная медсестра, этот взгляд и эту ситуацию мы оба знали уже наизусть. Сценариев в нашем театре не так уж много, и все они поставлены и сыграны миллионы раз.

– В приемном – Армагеддон! – выпалила она, – автобус со школотой съехал с дороги, никто не умер, но они все там и все орут. А у учительницы и у чьей-то бабки, кажется, инфаркт. По крайней мере, они так говорят.

– Предупреждения не было… – рассеяно проговорил Юра, всё еще не отойдя от нашей дискуссии.

– Потому что ничего катастрофического там нет, – молоденькая медсестра закатила глаза, – у меня парень в полиции, он как раз туда выезжал, говорит, они еще полчаса там орали, не могли решить, в какую больницу поедут.

– Я нужен? – спросил я, обреченно вздыхая, мы с Юрой сегодня дежурили, шел уже седьмой час, и кроме нас и еще нескольких запертых в этих стенах на ночь дежурных врачей из других отделений, рассчитывать было не на кого.

– Нужны все, кто имеет медицинское образование, – отчеканила она, подмигнула нам и унеслась прочь.

– Я с тобой еще не закончил, – усмехнулся Юра, тяжело отрываясь от стола, на котором сидел. Работать никому из нас не хотелось.

– Зато я закончил, – я наставил на него указательный палец, имитируя пистолет, выстрелил и сдул воображаемый дым из ствола. – Ты готов, приятель. В следующий раз подумай дважды, прежде чем свяжешься с папочкой.

– Ну ты и говнюк! – засмеялся Юра, качая головой.

Закат погас, сумерки жадно захватывали комнату, как будто знали, что в ближайшие часы никто не потревожит их покой. Мы замкнули дверь и поплелись к лифтам, готовясь к большому скоплению недовольных людей. А на первом этаже, едва дверцы поползли в стороны, я подумал, что более удачного слова, чем Армагеддон, не подобрать. Весь этаж заполнился детьми, родителями и учителями вперемешку с сотрудниками полиции. Все они орали, что-то требовали, кто-то плакал и благодарил Господа, кто-то звонил родственникам или друзьям и орал в трубку, стараясь перекричать гвалт. Две медсестры пытались как-то организовать толпу, пока безуспешно. Из второго лифта появились дежурный хирург и травматолог, обменялись короткими красноречивыми взглядами.