С течением лет, Карим стал более злым и требовательным, всем своим видом и поведением давая понять, что мы, руководители колхоза и села, должны быть благодарны судьбе за то, что она послала нам такую ценность, как он, и само его появление на свет, – есть для села счастье.

Такие люди встречаются не только среди казахов. И, к сожалению, общество их терпит, по крайней мере, терпело.

То машину куда-то надо, то уголь-дрова, то сено-солому, то «паек», то ремонт, то работу-учебу детям. Вот дай, и все. Вынь да положь, государство-колхоз. А то, что он для них палец о палец за всю жизнь не стукнул – никому не интересно. Дайте – лишь бы молчал. У него есть право на все, а у нас по отношению к нему – никаких прав, одни обязанности.

Надо сказать, что такие «каримы» были в каждом селе и образ нашего, реального Карима ,выглядит как бы собирательным. И породило их время, а не только особенности характера.

Не было бы, в принципе, необходимости писать об этом заносчивом старике, каких полно было, да и сейчас еще не перевелись, но, как ни странно, пишу я о нем в знак определенной благодарности, даже за то, что могу сегодня писать.

Дело было давно, еще в пятьдесят восьмом году. Работал я в МТС, был молодым, и «совершенно не женатым». Как-то в начале лета мне довелось подменять одного нашего водителя, Темирбаева. У него был самосвал с деревянным кузовом под зерно, и некоторое время я на нем работал, в основном на строительных объектах. Как-то раз подъехал к дому знакомой девушки, и тут меня «зацепил» Карим. Жил он там по соседству. Тогда был он помоложе, но внешне, сколько я помню, никогда не менялся, как будто и родился таким, каким мы его знали.

Было воскресенье, я подъехал, просто хотел помыть машину, рядом плотина, и других планов у меня не было. Но Карим, как прилип ко мне: «Айда поедем, привезем белий глина». В Казахстане есть все – от нефти и золота, до мрамора и той самой белой глины (каолина).

Белая глина действительно ослепительно белая и мягкая, как домашнее масло. Где-то ее используют для получения хорошего фарфора, а в наших селах ею белили дома. Просто как глину ее не использовали, связующие качества у нее ниже, чем у обычной глины. А в смеси с обычной глиной ею покрывали крыши мазанок, белили стены и потолки, используя вместо извести, которую не всегда в те времена и в тех местах можно было найти в нужных объемах.

Объяснять Кариму, что у меня нет путевого листа, что выехал я из гаража без разрешения и ехать за пять километров от села на глинище не имею права, – было бесполезно. Легче было съездить, набросать с полтонны глины и вернуться.

Что я и сделал. Минут через десять мы были у карьера, где люди брали эту самую белую глину. Карьер – слишком громко сказано. Просто была яма, с довольно крутым съездом для машин, метров 8—10, и в конце этого съезда большая нора-забой, диаметром метра полтора. Вот и весь карьер. Я приподнял кузов самосвала, чтобы легче было бросать глину через задний борт, опустил машину в забой, взял штыковую лопату и начал копать.

Карим сидел в кабине. Было обычное для наших мест жаркое начало летнего дня. Бросать было неудобно, в полный рост не встанешь, нора-забой довольно глубокая, над головой слой земли в 1,5—2 метра, рыхлый, с песчинкой, быстро рассыпается. Я опасался обвала, так как слышал о нескольких случаях, когда добытчиков именно такой глины заваливало и, как правило, с трагическими последствиями. Поэтому старался быстрее набросать хотя бы треть кузова и покинуть опасное место. Но сделать это оказалось не так просто и не так скоро.