– Объяснись, – напрягшись, потребовал Азраил.

– Да все просто – у меня тоже предъява есть. И тоже в крысятничестве. К нему! – и Гриф кивнул в сторону Психа. – Он у меня кастрюлю скрысил. А это второй по ценности артефакт в моем хозяйстве.

– Ты наркоман, что ли? – заорал опешивший Псих. – Я ее с бою взял!

– Помолчи, твое слово после моего, – оборвал его Гриф. – Но я отвечу – ты ее не брал, я ее тебе дал. Еще и крикнул: «Держи на дорожку!». Дорожка давно кончилась, а ты кастрюлю не вернул. А поскольку в моей предъяве, в отличие от твоей, есть еще шанс вернуть скрысенное, по всем понятиям я требую спор первым.

И он выдернул из-за пазухи дубинку, усиленную волчьими клыками.

– Доставай свою железную палку, мартышка! – злобно крикнул он. – А ты, дед, смотри и жди!

– Вот же ты гнида, – с презрением сказал Азраил, – еще и юристом-крючкотвором заделался. Совсем ты опустился, последнее дно пробил. Но так-то да. Ты в своем праве. Хотя ума не приложу – нафига тебе это надо.

И, повернувшись к Психу, добавил.

– Хан, ты не переживай, я за тебя отомщу. Он за эту подлость отдельно ответит.

– Умеешь ты ободрить перед боем, братан! – отозвался Псих, спешно размахивавший посохом против ветра, и посох становился все толще и толще. – Вот прям талант у тебя бойцов мотивировать!

Но тут Гриф сделал первый выпад своей дубинкой, которая внезапно вытянулась в длину.

Бой начался.

Два посоха сошлись между собой несхожих:

Один из них в длину растягиваться может,

Другой из них способен вширь расти.

Один паломник держит впалогрудый,

Другой теперь у дьявола в чести

И служит ревностно ему покуда,

И славу помогает обрести.

Вот, соревнуясь в ловкости и силе,

Враги волшебное оружие скрестили;

Как бы узоры сложные чертя,

Один из посохов по воздуху летает,

Другой ему пути не уступает,

Драконом разъяренным нападает,

Чеканными ободьями блестя.

Один становится длинней, другой – все шире,

И кажется – не два их, а четыре, –

С такой они летают быстротой:

Враги страшны в своем ожесточенье,

Они равны и в злобе и в уменье –

И потому ужасен этот бой!

Впрочем, равным бой делала исключительно та самая злоба Психа, который, опешив от вероломства старого приятеля, наседал на него с невиданным ожесточением. Как только первый натиск прошел, стало видно, что по части воинских умений обезьяна изрядно уступает грифу.

На лице фальшивого игумена появилась торжествующая улыбка и он принялся играть с Психом как кошка с мышкой, попутно издеваясь над старым приятелем.

– Что – не получается меня стукнуть? Ай-ай-ай… Но, знаешь, ты по большому счету, сам виноват. Запустил себя. Посмотри на себя. Ты сейчас дерешься хуже, чем в молодости. Вот видишь, опять не получилось дотянуться. А надо было просто себя заставить. Не валяться под горой, не чесать блохастое пузо, а заниматься саморазвитием. Подкачаться немного, новые умения выучить, раз уж старые порезали. Это, знаешь ли, проще всего – все свалить на кого-нибудь, все вокруг виноваты, только не я. Кто хочет, ищет возможности, кто не хочет – ищет оправдания. Я тоже сидел, но мне же отсидка не помешала стать сильнее.

На этих словах Псих, последние минуты державшийся исключительно за счет скорости, и уже пропустивший несколько серьезных ударов, скрипнул зубами.

Скрипнул негромко, но Азраил услышал. Понимая, что дело посвистывающим локомотивом летит к развязке, старик подошел ближе и крикнул в спину Грифу:

– Слышь ты, гнида! Имей в виду – в ту же секунду, как Псих уйдет на перерождение, начнется наша с тобой дуэль. И даже не надейся умереть быстро и безболезненно!

Глаза Грифа, понявшего, что старик подошел к дуэлянтам, радостно блеснули. Он сильным ударом отбросил от себя Психа и сложил руки вместе.