Дей перекинуло неудобную куртку в другую подмышку и побрело с толпой к первому небоскрёбу. Это было здание почти с километр высотой. Оно занималось устройством жизни для первых районов, и всего Дуона в целом. Брат близнец его стоял рядом, соединённый несколькими мостиками на разных этажах, его уже полностью отдали на распоряжение заводу. Поэтому рабочие и их семьи редко пользовались вакуумной капсулой. Почти все они целые циклы проводили в дальнем небоскрёбе или на заводе в горе. В здании соорудили всё – школы, магазины, центры отдыха, бассейны, театры, студии, жилые отсеки, на некоторых балконах даже целые парки, а кварталы вокруг него выделили ограждениями для прогулок рабочих и их семей. Существ не держали там, взаперти, от окружающего мира, любое существо могло свободно бродить, где ему захочется, только в последние десятки циклов у окружающих появилось некое пренебрежение, между рабочим и не рабочим, с каждой сменой всё больше ощущаемое. Во взгляде, разговорах и отношениях к существам из других районов, между работающими физическим трудом и умственным. Да и между всеми, кто выглядит по-другому, говорит, или ведёт себя. Никто не навязывало свой, якобы верный способ существования, но чужого остерегались.

Первые четыре района между собой всегда находились всё ещё в тех далёких семейных узах, что некогда связывали весь Дуон. Им помогла в том конурбация – районная агломерация – компактное скопление – рядом и вместе. Они-то и не замечали никаких изменений ни в ценах, ни в условиях жизни, ни в отношениях. Может, что и читали в газетах о закрытиях районов или несчастных случаях и безработице с холодом и голодом, но всё это подавалось мягко и плавно. «Какой может быть холод, когда гора грет как никогда прежде? Какой может быть голод, когда магазины полны продовольствий, а поля всё так же засеяны? Безработица – это банальная лень, а несчастные случаи бывают со всеми». – Таковы рассуждения всех, родившихся в начале рек, обучившихся в коалициях школ и университетов второго района и с самого детства назначенных родителями на рабочие места.

Другие же районы, прибыв в первый на выходные или выбравшись из своей башни, всё больше сверлили глазами беспечно живущих местных жителей. Они так и хотели, чтобы и эти тёпленькие места обдал ледяной бриз, хотя бы на сезон, да даже на одну смену. Чтобы разнежившиеся твари почувствовали, как отростки на копчиках поджимаются, а глазки чаще меняются. Как перепонки ушных дыр утягиваются и как тяжело хотя бы банально передвигаться.

Они злились на несправедливость сложившейся ситуации. Потому что когда-то давно их предки поселились там, а не здесь, потому что место там стоило дешевле, или вообще со времён великого перехода и открытия этого купола, когда тепло везде стояло одинаковое, то никто и не ожидал, что где-то может стать хуже, а где-то лучше. Ведь все были одной семьёй, одним кланом и если плохо одному, то плохо должно быть всем. Но, как оказалось, не стало. Покамест, они, истощённые, разодетые в непривычные предгорью плащи и куртки, рубахи, свитера, саморучно сшитые из занавесок, гордо отвечая на испуганные взгляды ухоженно укомплектованных прохожих, злостно шагали по тёплым дворам совсем не их домов и улиц. Это единственное, что они могли делать бесплатно.

Редко кто посягался на чужие территории. Только буйные разгорячённые подростки, да борцы за справедливость, – те самые, чьи росписи так активно закрашивали вигилы, вместо соблюдения общественного порядка. Остальные же существа сидели и не рыпались, довольные хотя бы тёплым климатом в дальнем, специально выделенном небоскрёбе. В этом небоскрёбе место предлагали и для Дей. Не самое убитое, а на одном из верхних ярусов, откуда открывался вид на мутнеющие холодные дали. Тем более тех же метров, что и его нынешняя квартира, – то есть такая, которую себе не каждый перворайонник может позволить. Дей не могло согласиться. Ту квартиру они выбрали с Мий вместе, и это ещё одно напоминание о прошлом, за которое оно так отчаянно держалось.