Попытки эти, как и следовало ожидать, пришлись не по сердцу рядовому казачеству и, повторяемые руководящим классом в течение десятков лет, внесли впоследствии немало неурядиц и розни во внутреннюю жизнь казачества. Уже в 1797 году, т. е. три года спустя после издания «Порядка общественной пользы», тогдашний войсковой атаман Котляревский, подписавший раньше в числе трех лиц, в качестве войскового писаря, только что упомянутые правила, в своем ходатайстве о войсковых нуждах пред Императором Павлом жалуется, что «начальники, не сообразуясь с точным положением войска», вместо того, «чтобы все пожалованные войску земли и угодья, для избежания скудости, зависти и вражды, оставить общественными», разобрали для себя «выгоднейшие по частям лес и самую лучшую землю», «предоставив право себе и каждому на собственное и потомственное владение». «Таковым постановлением, – поясняет войсковой атаман, – войско чувствительно утеснено, посеяно между ними разномыслие и несогласие и отняты средства к обзаведению себя хозяйством». Ходатайство это кажется тем характернее, что Котляревский, видимо, добивался введения в войско некоторых запорожских порядков, просил возобновить «неизвестно почему» замененное «прежними начальниками» (вероятно, Чепегою и Головатым) название «войсковой кош» названием «войсковое правительство», пожаловать некоторые из регалий, принадлежавших запорожскому войску, и перевести в Черноморию тех из запорожцев, которые, после уничтожения Запорожской Сечи, населили «целые города, селения и помещичьи слободы», но которых не пускали в войско местное начальство и помещики. Как видно из того же документа, Котляревский собственной своей атаманской властью «разделение земель и лесов уничтожил; рубить порядком лес каждому для своих надобностей позволил, казаков употреблять на партикулярные (частные. – Прим. ред.) работы запретил, винный откуп (монополию на продажу спиртного. – Прим. ред.) упразднил»… К сожалению, все эти отмены несогласовавшихся с институтом войсковой земельной собственности порядков, надо полагать, не имели существенного значения и, может быть, даже не были приведены в исполнение. По крайней мере впоследствии злоупотребления старшин, против которых они были направлены, продолжались по-прежнему.
Отличительные черты войскового землевладения в характеризуемый период были следующие: земля считалась коллективной собственностью всего казачества; отсюда право на владение и пользование ею имел каждый, кто принадлежал к казачьей корпорации. Таким образом, если я был казак, то имел право на войсковую землю только как казак, как единичный член всей корпорации. На этом основании никто другой в корпорации не имел права нарушать мои земельные интересы, как и я в свою очередь не мог делать того же по отношению к остальным членам той же корпорации. Чтобы сделать те или другие исключения в этом отношении, нужно было по меньшей мере согласие всего казачества. Таким образом и самое право пользования войсковой собственностью обусловливалось этой последней в такой лишь степени, чтобы, при существовании его, не было стеснений для отдельных лиц, чтобы удовлетворение экономических потребностей населения не шло вразрез с общей гармонией интересов того же населения: нуждался известный член казачьего общества в расширении своего хозяйства, требовалось ли для него место заимки под хутор, нужно ли было устроить рыбный завод или пасеку, – во всех таких случаях он пользовался правом вольной заимки и вольного ведения своего хозяйства: где хотел, там и селился, лишь бы не нарушил при этом материальных выгод другого. Что в сущности означала эта форма пользования войсковой земельной собственностью? – Экономическую свободу, при отрицании взаимных стеснений. Давался полнейший простор приложению к делу труда и накоплению трудовым, естественным путем капитала. Каждый должен был тут пользоваться тем же, чем и все, а все – тем же, чем каждый. Другими словами, этот способ пользования землей способствовал на первых порах развитию мелкого, однообразного производства, приноровленного к хозяйствам отдельных лиц, как полноправных в земельном отношении членов общества. Но так как уже в рассматриваемый нами период существования Черноморского казачества, при преобладании натуральных отношений в хозяйстве, в плате, напр., пастуху – скотом, земледельцу – зерном, и пр., производство можно было вести двояким образом: при помощи собственного труда и труда чужого; то нетрудно понять, какую роль в этом отношении должны были сыграть казачьи старшины. Имели они возможность пользоваться даровым, вынужденно обязательным трудом рядового казака – и они пользовались. Жаждал ли, «в отменное свое воздаяние, яко вождь, наставник и попечитель общих благ войска», старшина захватить лучший кусок степи для хутора или наиболее ценное место для рыболовства и захватить в размере львиной доли и в ущерб интересам других, – и он захватывал то или другое своей властной рукой. Просто-напросто старшины хозяйничали на войсковых землях, как хотели, и теснили рядовое казачество в земельном отношении, как могли. Панские хутора, хуторские, рыболовные и другие заимки стали синонимом панского насилия и нарушения прав казачества, как полноправной в земельном отношении общины.