Полина действительно сторонилась общественной жизни: никакие коллективные действа ее никогда не привлекали. У нее было два любимых занятия: читать и гулять здесь, в парке, – летом и осенью, зимой и весной.

Когда институт был уже позади, парк снова пригодился: беременная, она задумчиво бродила по его аллеям; потом возила по этим аллеям коляску; а теперь вот Антон, которому недавно исполнилось четыре, сам приводил ее на прогулки именно сюда.

Больше всего Антону здесь нравилась лестница: по ней можно было, никому не мешая, подниматься и спускаться сколько хочешь раз. Он обычно считал, сколько. И всегда сбивался. А хотелось – чтобы получилось сто или даже миллион. Но пока не получалось, потому что мама слишком быстро его отсюда уводила, хотя он сопротивлялся и требовал, чтобы она разрешила «хотя бы еще разочек» – вверх и вниз. «Еще разочек» мама разрешала, а потом, когда он еще просил, – уже нет. Поэтому домой они отправлялись неизменно в плохом настроении. Антон – из-за того, что мама его не понимает, мама – из-за того, что сын такой противный и вечно хнычет, добиваясь своего; вот и приходилось иногда шлепнуть его по попе, чтобы увести наконец из парка. Нет, он, конечно, не всегда лазал по этой лестнице – иногда находил и какое-нибудь другое занятие: гонялся за голубями, просто носился по дорожкам, сегодня вот – долбил снег.

Полина не заметила, в какой момент около ее сына остановились эти иностранцы. Она увидела их позже – когда один из них начал фотографировать Антона.

«Какая бесцеремонность», – подумала Полина, но ничего не сказала, уводя сына.

– Извините! – крикнул Эрнесто. Это слово он произносил хорошо и всегда кстати, а вот с остальными было сложнее: их надо было не только вспомнить, но и правильно соединить.

Мама мальчика не оглянулась. Эрнесто догнал их и снова сказал «извините».

– Что вам нужно? – сухо поинтересовалась Полина. И внутренне поежилась от собственной недружелюбности.

Иностранец смотрел так растерянно и виновато, что ей сразу стало жалко этого молодого человека. Интересно, из какой он страны. Тот, который был с ним рядом, – абсолютно черный, наверное, откуда-то из Африки. А этот?

– Так что вы хотели? – уже мягче спросила Полина и даже попыталась улыбнуться.

– Я хотеть… – Эрнесто замешкался. Потом постучал себя по груди: Эрнесто. Куба. – И протянул Полине руку.

«Ничего не поделаешь, – подумала она, – надо знакомиться». Ответила: «Полина», вложив в его ладонь свою. Почему-то закружилась голова. Она потянула руку назад – кубинец не выпустил Полинину кисть, сжимая ее теперь уже двумя руками. Это показалось верхом бестактности. Она сердито и сильно подергала руку. Кубинец рассмеялся и раскрыл ладони – она потеряла равновесие и чуть было не упала. Не упала, благодаря его молниеносной реакции: он поддержал ее за талию и, жутко смутившись, сразу же, как только она обрела равновесие, отпустил.

Кубинец снова смотрел на Полину – виновато и растерянно, а не игриво, как в тот момент, когда держал ее руку.

Нужно было развернуться и уйти. Полина поискала глазами Антона – тот был недалеко. Увязнув в снегу, он не собирался выбираться, а с удовлетворением тыкал вокруг себя палкой, проверяя глубину снежного покрова. Итак, нужно было позвать его и уйти. Но подумалось, что это будет невежливо. Все-таки рядом – иностранец. Надо сказать что-нибудь тактичное.

Пока Полина соображала, что же такое, тактичное, сказать, Эрнесто тоже мучился в поисках нужного слова. Хотя бы одного. Но, кроме «спасибо» и «здравствуйте», в голове не было ни одной русской фразы. Они потерялись. Все до одной. И найти их было невозможно. Значит, только «спасибо» и «здравствуйте». Главное, не перепутать и сказать первое, а не второе. Так будет лучше.