Макарыч вышел из служебного входа Дома офицеров явно не в духе. Наглядная агитация, за которой мы сюда и явились, еще не была готова. То есть, готова – то она была, но сохнуть ей оставалось как минимум до следующего утра. На звонок Макарыча замполиту было отвечено, чтобы ждали, пока высохнет. На довольствие нас, естественно, никто ставить не собирался. Макарыч, не переставая материть замполита, забрался в кабину и скомандовал мне ехать в пристанционный поселок, где у него, как, наверное, в любом населенном пункте Приморского края, кто-то знакомый жил. Знакомый был дома, Макарычу очень обрадовались, он тоже успокоился и разулыбался, увидев в углу большую бутыль, судя по всему, с самогоном. Мне был выдан сухпай в виде куска сала, буханки хлеба и пары банок гречневой каши с тушенкой:

– Поедешь в Дом офицеров, найдешь там прапорщика Денисенко. Скажешь, кто ты есть, он найдет, куда тебя пристроить. Вопросы есть?..

Денисенко привел к местному художнику, поручив тому приютить меня до утра. Парня звали Лехой, оказалось, что он к тому же из Ленинграда, считай – земляк. Дело уже шло к вечеру, я выгреб из карманов всю наличность, Леха в свою очередь, извлек из-за портрета какого-то военачальника мятую трешку. Отсутствовал он недолго, и результатом явилась большая бутыль железнодорожного шила. От авиационного оно отличалось желтоватым цветом и запахом то ли масла, то ли солидола… От Лехи я и услышал тогда эту историю:

С новым пополнением к нам прибыли двое музыкантов. Лева и Вова. Музыкантов настоящих. Лева, маленький носатый еврей, окончил институт культуры имени Крупской по классу хорового дирижирования. Вова вылетел из музыкального училища, где обучался игре на духовых и ударных инструментах. Причем, вылетел с последнего курса. Не знаю, что нужно было отмочить для этого. Видимо, что-то из ряда вон выходящее…

Естественно, директор Дома офицеров был несказанно рад этому приобретению, потому что музыкантов, как таковых, в его распоряжении не было. Были бойцы, умеющие играть, что им покажут, нот, естественно, толком никто не знал, и три марша, не считая похоронного, которыми "жмуркоманда" услаждала слух личного состава, навязли в ушах у всех. Посему, появление профессионалов от музыки очень обрадовало директора, подполковника Турбина.

Начальник политотдела дивизии, полковник Пилипенко, послушав оркестр, выразил недоумение репертуаром:

– Турбин! Вот, я тут уже не первый год, а музыка всё та же. Твои музыканты больше играть ничего не умеют, что ли?!

– Товарищ полковник! У меня сейчас с новым призывом два профессионала пришли! Консерваторию ленинградскую закончили. Будем менять репертуар!

– Это хорошо! К седьмому ноября надо какой-нибудь новый марш исполнить. Успеешь?

– Так точно!

– Пятого в десять утра приду слушать.

Начпо ушел, Турбин вызвал Леву и Вову:

– Короче, нам поставлена задача, к седьмому ноября разучить и исполнить на параде новый марш. Вы из Ленинграда, образование у вас есть. Репетируйте хоть круглые сутки, но чтобы к пятому числу марш был готов!

Лева и Вова блестяще справились с поставленной задачей. Начпо, явившийся на прослушивание, был очень доволен. Музыканты играли слаженно, даже с каким-то подъемом. Пилипенко поинтересовался:

– А как называется марш?

– Марш подводников, товарищ полковник!

– Хм… Подводников… Ну, ладно! Главное, музыка хорошая. Хоть мы и не подводники – нехай будет!

Седьмого ноября серые шеренги дружно печатали шаг под новый марш. Гремела медь, гулко ухал барабан. Довольные командиры, взяв под козырек, приветствовали с трибуны марширующие роты. Хотелось расправить плечи и грянуть строевым, подпевая старательно гремящему оркестру: