Он расстался со своей любовницей, а Игорь никогда так Ирку не называл, и стал называть только по прошествии нескольких лет. Через некоторое время и жена ушла, хотя причины расставаний вроде бы разные. Брак, еле-еле державшийся в рамках признания окружающими, распался окончательно.

Они разменяли свою квартиру с доплатой, сбережения были, и в результате Игорь вселился в однокомнатную квартиру большого блочного дома в Тёплом Стане. Вроде бы всё, конец. Спивайся, приводи толпы легкомысленных женщин. Или женись второй раз и начинай по-новому всю эту бодягу, только с меньшим запасом жизненной силы и интереса к результату. Всё оказалось не так. И оказалось неплохо.

В квартире ему было очень уютно и комфортно одному. Он потихоньку начал обустраивать свой быт. Как-то само собой получилось, что перестал напиваться, хотя бывали всплески буйных загулов, но всё реже и реже. Сначала всё-таки принялся водить домой всех женщин без разбору, лишь бы были согласны зайти и скрасить его одиночество. Особенно «по пьяной лавочке». Однако быстро заметил, в какой быдлятник превращается квартира, и сократил посещения до минимума. Остались три более или менее постоянные подружки, периодически навещавшие его, но потом и их визиты прекратились. Одна хотела замуж, другая – просто жить у Игоря в квартире, третья ничего не хотела, но постоянно притаскивала с собой шумные компании, с которыми, бывало, приходилось «веселиться» до утра. Всё это Лобову было не нужно, он начал писать. Сначала дневник. Затем – рассказы, затем – роман.

Чтобы сделаться доступным публике нужна команда. Снимать кино, ставить спектакль, издавать и распространять книгу, выставлять картины в галереях и музеях, и заносить их в многочисленные каталоги, публиковать репродукции в печатных изданиях и в интернете. Придумывать вещь можно одному. Изредка вдвоём. Но двое должны быть очень близки по своим мыслям. Ещё реже – группа людей, объединённых одной идеей. Группы не постоянны, идеи – тоже.

Игорь мог писать только в полном одиночестве. Телевизор и радио тоже должны быть выключены. Поработав несколько часов за письменным столом, Игорь уже хотел общаться и с друзьями, и с подругами, звонил им, или ехал общаться с детьми, или ехал на окололитературные тусовки, или на спектакли, концерты, или «заваливался» к кому-нибудь в гости, но если выпивал, то очень осторожно, и, за редким исключением, возвращался домой один. Назавтра ровно в шесть утра вставал, делал себе громадную кружку кофе и садился за письменный стол.

Если рядом находилась женщина, с которой было, конечно, хорошо ночью, но которая Игорю никто и никак, и она просыпалась, и начиналось обычное полу-кокетливое полу-смущённое человеческое общение, Лобов приходил в бешенство. Ему мешали! Ему мешали заниматься делом, которое так быстро захватило все его мысли и чаяния. Да, он любил. Любил своих детей. Любил Ирку, пусть и давно. Любил, как ни странно, свою бывшую жену, только интимная составляющая из этой любви была полностью выключена. А остальные женщины нужны были для известных целей, и к большинству из них он очень хорошо относился. Но пускать в свою жизнь, тем более, в самую дорогую её часть, в творчество, не уж, увольте. Многие «настоящие» писатели скептически улыбались, когда в разговорах с ними у Лобова случайно проскакивало слово «творчество». «Настоящие» считали, что авторы детективов – не писатели. Он напоминал «настоящим», что самый читаемый автор на Земле – Агата Кристи, самый читаемый «у нас» автор – Дарья Донцова, это вызывало либо откровенный смех, либо злобу с нехорошими отзывами об уровне лобовского интеллекта.