Первым активно начал осуществлять реформы в политике Берия, который не отказывался от сталинского плана, но внес в него демократические и националистические моменты. Боявшиеся Берию даже больше, чем Сталина, Хрущев и его соратники немедленно уничтожили Берию и его сторонников, перегруппировали руководящие органы партии и приступили к своим реформам.

Хрущевские реформы были настолько же глобальными, насколько хаотичными, непоследовательными и противоречивыми. Никита Сергеевич попытался полностью отказаться от преступного сталинского политического наследия, противопоставив его по-своему понимаемой «правильной» ленинской политике и идеологии.

Однако его политика не имела ничего общего с ленинскими заветами и явилась плохой копией сталинизма с элементами анархизма и троцкизма. Его перестройку российские демократы на сих пор вспоминают добрыми словами, трепетно и ласково именуют ее «оттепелью». Хотя острословы не случайно назвали это время «слякотью», понимая, что Хрущев тогда заложил основы и породил первые кадры исполнителей гибельной горбачевской перестройки.

Брежнев предпочитал не делать резких движений и ничего кардинально не менять. Он частично реабилитировал сталинскую политику, но во внешней политике продолжил хрущевские метания от борьбы за мир и разоружение до милитаризации экономики и гонки вооружений, кульминацией которых стала война в Афганистане.

Во внутренней политике Леонид Ильич, по предложению Косыгина, начал экономические реформы, которые проводились по методике харьковских экономистов во главе с Либерманом, альтернативой которым была реформа советского математика академика Глушкова. Реформы проводились непоследовательно и были прекращены самим Косыгиным, так как не дали ожидаемого результата, а их негативные последствия, проявившиеся в годы горбачевских перестройки и ускорения, заметно ускорили развал СССР.

Горбачев считал, что его престройка является продолжением реформаторских идей Андропова. Он, как и Хрущев, хватался за разные идеи, не понимая их смысла и последствий, и ни одну реформу не довел до логичного завершения. Как и троцкист Хрущев, он больше был способен разрушать, чем созидать, поэтому в итоге его перестройки было уничтожено все, к чему бы он не прикасался – идеология, экономика, культура, наука, КПСС, советская власть, СССР и социалистический лагерь.

Советский народ, как и Горбачев, тоже понимал, что над страной реально витал «призрак перемен». В СССР уже все хотели изменить в стране все, но никто еще ясно не представлял, что потом надо построить на месте разрушенного, кто это будет делать и как.

Однако в стране уже были силы, которые считали, что способны возглавить реформы по смене общественного строя, реформированию политической системы, проведению экономических рыночных реформ и встраиванию России в капиталистическую систему на цивилизованных демократических условиях.

Это была часть партийной и хозяйственной номенклатуры, красных директоров, ученых и инженеров ВПК, а также сотрудников КГБ и армии. Однако в их рядах не было единства целей, а их двусмысленные заговорщические планы были организационно и идейно не оформлены, поэтому при столкновении с реальностью они оказались иллюзией и обманом, а непредсказуемые последствия столь катастрофическими, что их испугались даже заклятые враги СССР на Западе.

Вызывает глубокое сожаление то, что советская элита не только в то время не сознавала, что творит, но и до сих пор не поняла и не признала своих ошибок. Ряд генералов Пятого управления КГБ и Московского УКГБ, которые в конце 1980-х годов непосредственно руководили превращением диссидентского и антисоветского движения в стране в демократические партии и платформы, уничтожавшие КПСС и советскую власть, в 1990-е годы сами создавали либеральные партии и назначали олигархов.