– Но?

– Да какая разница. Ты хочешь уйти или нет?

Повисла гробовая тишина.

– Да, – дрожащим голосом выдал Марк.

Его охватила необузданная истерика, он уперся головой в стол и зарыдал. Марк испытывал и ужас и думал о том, зачем он завел этот разговор, но было уже поздно. Йаниль пошла в комнату, начала собирать вещи, и на нее тоже накатило. Девушка уселась на кровать и более не могла сдерживаться. Теперь этот дом наполнен страданием, всхлипами и дуэтным рыданием.

Марк не успел сообразить, как быстро Йаниль собрала вещи и хлопнула дверью. Он даже не ожидал, что она вообще на это способна. Когда одумался, было уже поздно. Марк резко выскочил на улицу и оглядел все направления, но Йаниль не было видно. Он громко крикнул на все поселение ее имя и почти сразу понял, что это бесполезно. Уселся на пороге, облокотился на дверь, голову на колени и снова подступили рыдания. Теперь все будет иначе.

Бом! Бом! Бьют, как будто по голове. Еще и петухи вносят свою лепту. Марк открыл глаза, но даже и не думал дергаться. Сегодня не выходной, он не заболел. «На хер это все, на хер!» – ударил он обеими руками по постели.

Ощущение в груди сравнимо с глубокосидящим в ней ножом, хотя боль вовсе не физическая. Он повернул голову вправо – напротив никого. Пустая, холодная подушка, даже не продавленная. По телу прошла легкая дрожь, подобно осеннему ветру в конце сентября, который, едва коснувшись тебя, заставляет стыть кровь, отрывая от тела частички тепла. Тут точно так же, только отрывались частички души. Не веря в это, Марк положил руку на место, где спала Йаниль, пытаясь нащупать ее там, но тщетно. Слезы текли по щекам, уже без истерики, с ощущением полного одиночества и бессилия. Пробежала мысль: «Может, она придет?»

Это ломает человека, но пережив такое в полной мере, ты навсегда становишься сильнее, никогда уже не вернешься прежний ты. Это как после тотального краха империи: она либо становится еще могущественнее, либо уже никогда не расцветает. В итоге любой кризис – это возможность роста.

Конечно, в этот момент Марк не понимал этого сознательно, но бессознательно он будто знал, что нужно делать. Организм сам направлял его, ему не хотелось употребить алкоголь, поиграть в карты, поговорить с друзьями. Не было желания хоть как-то избегать данных размышлений, он уже не боялся, потому что, по сути, бояться-то было уже нечего.

Он уткнулся в потолок, принимая данную боль, переживая ее здесь и сейчас.

Петухи угомонились вслед за колоколами. Теперь слышны лишь последствие этой звуковой синергии. Не так громко, терпимо, но все же в голову ввинчивались случайные выкрики. Область удара ножом разрасталась еще больше, по всему телу. Перед глазами только она, с заплаканным лицом, обиженными или, скорее, подвергшимися предательству глазами. И хлопок дверью, который теперь ассоциируется с потерей. Хотя, если она сейчас войдет и хлопнет дверью, вектор восприятия изменится на счастье, забавно.

Вчера Марк слышал ее истерику, вспоминал это сейчас, и сердце точно сдавливали двумя руками, дыхание становилось тяжелее, кулаки сжимались, а все без толку: «Но ведь я сам начал этот разговор. Я сам этого хотел. Тогда почему я испытываю невыносимую боль? Почему?»

Так Марк и провел остаток дня, пару раз прерываясь на трапезу и туалет. Большую часть времени он наворачивал круги по дому, гоняя мысли. В какие-то моменты наступала неконтролируемая истерика, иногда даже падал на колени от немочи. В голове все всплывала она, ее прекрасные черные волосы. Большие карие глаза, так невинно хлопают. И на них теперь вечные слезы, из-за него. «Я теперь один? Я теперь один. И что делать дальше? Еще и на работу не пошел. Хотя хер с ней, с этой работой. У меня есть друзья, но… Но у нас теперь совершенно разные интересы, хотя я и не пью всего два дня. Разве можно так быстро измениться?»